Сильва Плэт - Крушение дома Халемов

Удар кованой перчатки ожег щеку Хетти. Сразу почувствовался морозный сквозняк из окна, прихвативший кровяную струйку из рассеченной скулы.

- Не смей! Мальчишка! — лорд Дар-Эсиль задыхался, после истеричного выкрика губы его продолжали шевелиться беззвучно, словно не могли подыскать на голову Хетти достойных проклятий. Мечи, сами собой оказавшиеся у него в руках, дрожали, как у усталого мечника в конце долгого боя. Хетти отпрыгнул.

- Удивляюсь я Вам, лорд-канцлер, — спокойно сказал он. — Вам завтра лорда Рейвена и леди Эллу допрашивать, а Вы совсем не готовы. Нервный какой-то. Так забудете, и как дыбой пользуются, в состоянии невиданного аффекта. Нельзя так реагировать. На правду-то.

Мечи доставать он не собирался. Орад все равно был старый и рваный, да и кровью пропитавшийся изрядно за время умбренской кампании. Поэтому Хетти просто отступал по комнате, слегка отмахиваясь полами своего черного одеяния от упорно и обреченно атаковавшего его лорд-канцлера.

Выпад — шаг в сторону — выпад — шаг назад — выпад. Хетти проскользнул под оружием и ухватил лорд-канцлера за обе руки, пристроившись сзади.

- Хватит валять дурака, лорд Дар-Эсиль. Во-первых, у нас у обоих завтра тяжелый день. Вам предстоит развлекать королеву страданиями людей, которые не заслужили ни капли этих страданий. А я положу пол нашей армии для того, чтобы не просто разорвать кольцо вокруг Хаяроса, а сделать это так, что кимны надолго запомнят эту осаду. Главное не забыть оставить, кому будет помнить. Руки у нас к вечеру будут по локоть в крови, врагов прибавится не меньше, чем вдвое, а желания видеть друг друга раз в десять уменьшится. Так что. — Хетти немного ослабил хватку, лорд-канцлер не пошевелился. — Подпишите все, что мне нужно, чтобы защитить Хаярос, и я не буду Вас больше тревожить. Когда все закончится, встретимся и потолкуем. Расскажете мне, как Вы любили Койю. А я постараюсь красочно описать, как ослепительно выглядела леди Сидана, когда я последний раз ее видел. Не надо дергаться!

Хетти снова посильнее прихватил запястья лорд-канцлера и подтолкнул его к письменному столу.

- Садимся. Подписываем.

Лорд-канцлер обмяк так же внезапно, как выхватил клинки пятью минутами раньше. Сел, подперев голову руками, стал послушно читать документы, пытаясь вникнуть. Вскоре, однако, он бросил это занятие и последние листы подписал уже не глядя. Глухо сказал куда-то в пространство.

- Глупый ты мальчик, лорд Хетти. Заладил, как ярмарочный зазывала: трансформировал четырех деле. трансформировал четырех деле. не думал о чувствах четырех деле. Знаешь ли ты, что это значит: трансформировать четырех? Не знаешь. И не догадываешься. И не дай тебе пресвятая Лулулла. Я ведь любил мать Сида, Хетти, очень любил. Знаешь, сколько раз я был за ширмами при ее жизни? Ни одного. У меня вся спина была исхлестана королевской плетью, на меня пальцами показывали при дворе, когда я выходил от королевы с кровоподтеками на лице. Я говорил «нет» королеве Аккалабата, лорд Хетти. Ты когда-нибудь говорил ей «нет»? Ну-ка вспомни. А после смерти Дейаны. знаешь, сколько раз я был за ширмами после ее смерти? Я не вылезал оттуда, ублажал капризных девчонок, валялся с ними в кровати, выделывал все, что они хотели, лишь бы они все оставались там — за ширмами. Лишь бы не брать ни одну из них себе в жены. Место матери Сида было для меня священно.

Хетти взял со стола подписанные бумаги и вышел.

Пишу, чтобы сообщить Вам последние новости. Королева в гневе. Привезенные в столицу из дариата Кауда мятежники, возглавляемые Вашей сестрицей и ее малодосточтимым мужем лордом Рейвеном, проявили невиданную дерзость, позволив себе умереть под пытками раньше, чем Ее Величество получила достаточное наслаждение. Возможно, в этом есть и доля моей вины: я не учел, что спины и кости даров Умбрена, которые были моими подопечными в последнее время, гораздо крепче, чем дух и плоть древнейшего рода, и позволил себе увлечься в самом начале процедуры. В результате Ваша беременная сестра и ее муж скончались практически мгновенно. Чуть дольше продержались их домочадцы и прочие родственники, к пытке которых я не имел возможности приложить руку лично. Ее Величество выразила мне свое недовольство и сочла нужным сообщить, что единственное, что может ее утешить, это Ваша быстрая победа над кимнами и возвращение в столицу для дальнейшего исполнения ее поручений. Она твердо убеждена, что Вы — единственный из верховных даров, кто остался ей верным, и намерена приблизить Вас к трону, где Вы займете приличествующее место, потеснив даже Вашего покорного слугу,

пока еще лорд-канцлера Аккалабата, Корво Дар-Эсиля.

P.S. Боюсь, что если завтра Ее Величество вспомнит о существовании малолетнего сына лорда Рейвена и леди Эллы и захочет занять себя и меня истязанием этого несчастного существа, являющегося в настоящий момент последним представителем рода Кауда, мальчик тоже не продержится долго. Я совсем разучился пытать, милорд, все у меня мрут, как мухи. Тем важнее Вашее скорейшее появление в столице в ранге спасителя отечества и короны. Хвала королеве!

Дворец Дар-Аккала, 30 декабря 1503 года

Халем. Умбрен. Кауда. Обезглавленные дариаты, обескровленная армия, выжженная земля и с корнем выкорчеванная из сердец надежда, что все это когда-нибудь кончится. Хетти с усилием вогнал мечи в твердую землю, вытащил, отправил обратно в ножны. Ему — с детских лет с благоговением относившемуся к оружию — в страшном сне не могло привидеться, что кровь и сажу с мечей он будет счищать только так. День ото дня, неделя за неделей. Когда он последний раз нормально занимался своими клинками, главнокомандующий Аккалабата уже и не помнил. Он только с каждым днем ощущал, что они становятся все тяжелее, что, сохраняя прежнюю твердость удара, он тратит гораздо больше сил, чем прежде, на замах, на финальный рывок, которым вытаскиваются мечи из разрубленного пополам тела или искореженного конского доспеха. Движения становились все более рациональными, повороты все более скупыми, рисунок атак все более экономным и четким. Хетти уже не сражался, не фехтовал, да и боем на мечах то, что выделывал он на поле боя, назвать уже было нельзя. Это было убийство на мечах — эффективное, дошедшее до высшей степени автоматизма, которую позволяла кровь Дар-Халемов. Автоматизма, внушавшего ужас не только чужим, но и своим.

Уже давно не приходили в палатку Хетти старейшины кланов и командиры полевых отрядов. У них не было сил спорить и смелости обсуждать приказы. Давно не приходилось повышать ни на кого голос. Хетти писал, нарочные относили, армия Аккалабата беспрекословно исполняла распоряжения своего маршала. Кимны отступали. Не разжимая кольца. И каждый мальчишка (а их все больше мелькало у боевых костров, и это заставляло Хетти болезненно сжимать зубы, когда он, стараясь смотреть только прямо перед собой, проходил мимо) знал, что дары теснят противника на собственные земли, выжимают с владений короны в свои дариаты, к стенам родовых замков, защищать которые остались совсем уже старики да малые дети. Аккалабам впервые за много сотен лет приходилось воевать на своей территории не брат на брата, когда можно было брать пленных, жечь замки, рубить руки и головы по законам, общим для обеих противоборствующих сторон и даже попираемым ими в соответствии с некими негласными установлениями. Впервые на территории Империи хозяйничал враг, не желавший иметь ничего общего с дарами Аккалабата, ни в грош не ставивший все их представления о ведении войны и сознательно втаптывавший в грязь все, что было у них ценного и дорогого.