Гарри Тертлдав - Разуй глаза

Тогда Киости смог отвернуться от нее и спросить о том, что его действительно волновало:

— Как там старина Пиип? Что с ним?

Один из стражников, склонившихся над пострадавшим ученым, поднял глаза и покачал головой.

— Ничего хорошего, — ответил он Киости. — Эта штука в него плюнула чем-то вроде купороса. Глаза… Лицо… — Он снова покачал головой, потом поднялся на ноги и подошел к Киости. И сказал, понизив голос, чтобы не услышал Пиип: — Если он выживет, то до конца дней своих останется жутким уродом. Хорошо хоть сам себя в зеркале не увидит…

Киости успел рассмотреть, как между пальцами Пиипа, словно мягкий творог, вытекало его собственное лицо. Это зрелище фиксатор с радостью позабыл бы, да только боги выбора ему не оставили.

— Бедолага, — так же тихо ответил он стражнику. — Кто бы мог подумать…

— Вот Пиип и не подумал, — вздохнул тот. — Больше ему такой оплошности уже не совершить.

— Эти твари, эти жуткие ящеры, вероятно, и породили легенду о драконах, обитающих в здешних горах, — сказал барон Тойво. Сунила, по сути, говорил то же самое. Тойво, как выяснилось, думал обо всей экспедиции, когда все остальные могли думать только о Пиипе. Неудержимый, точно валун, катящийся по склону, барон продолжал: — Они выглядят как раз так, как, по слухам, должны выглядеть драконы. И они, опять же как нам говорили, плюются огнем… или чем-то очень похожим на огонь, в чем мы только что, к своему горю, и убедились.

Больше всех горевал, понятно, Пиип, продолжавший кричать. Его голос звучал ужасающе странно, как если бы его рот… Желудок Киости начал подниматься к горлу. Лучше бы эта мысль не посещала его. Во всяком случае, подробностей он точно знать не хотел.

А барон Тойво, чуждый тонкостей, продолжал вещать:

— И вот теперь мы наконец-то схватили и зафиксировали одно из существ, разыскать которых поручил нам император. Господа, наша миссия завершилась успехом!

Кажется, он даже обиделся, когда в ответ на эти слова не последовало аплодисментов. Киости задумался, считал ли Пиип их экспедицию столь успешной. Однако спрашивать его было теперь бесполезно, ну а мысли Тойво двигались строго по прямой, и подобный вопрос ему даже в голову не пришел.

Пиип умер четырьмя днями позже. И насколько понимал Киости, смерть стала для него избавлением. Пиип не мог ни есть, ни пить. А к тому времени, когда он впал в последнее забытье, от него уже и попахивало.

Его похоронили в каменистой горной земле и навалили на могилу тяжелых обломков скал, чтобы не добрались драконы. Сразу после погребения экспедиция, увозя с собой зафиксированный образец, двинулась вниз по склону в обратный путь. Домой…

Через пару дней после этого они теперь пересекали предгорья. Один из метких стрелков добыл единорога, но не для науки, а просто на ужин. Когда в воздухе уже разливался чудесный аромат жареного мяса, Киости разыскал Сунилу.

— Хочу переговорить с Гальванаускасом, — сказал он. — Поможешь?

— О чем ты собрался с ним говорить? — удивился лингвист. — И зачем бы? Это всего лишь дикарь…

— Вот именно по этой причине, — сказал Киости. — Хочу его на место поставить. Пошли!

Языковед издал скрипучий вздох и кое-как поднялся.

— Ты же все равно не отвяжешься, — проговорил он отрешенно.

Так жена в тысячный раз покоряется мужу, с которым живет много лет. Просто потому, что иначе он станет невыносимым.

Гальванаускас и носильщики, которых он возглавлял, ели то же, что и муссалмийцы, но держались отдельно. Они вообще старательно соблюдали дистанцию, разве что им требовалось зачем-либо обратиться к одному из имперцев. Маленькие светловолосые люди, сидевшие на корточках, при виде Киости и Сунилы удивленно вскинули головы.

— Чего ты хочешь? — спросил Гальванаускас, когда над ним нависли имперцы.

Он поднялся, но они продолжали нависать, поскольку каждый был на голову выше его.

— Хочу кое-что показать, — через Сунилу ответил Киости.

— И все?

Предводитель носильщиков выглядел встревоженным. Без волшебного словаря Киости не понял бы слов, но тревога улавливалась отчетливо.

— Во имя богов, это все, — сказал фиксатор и даже поднял руку, ни дать ни взять принося клятву в имперском суде.

Гальванаускас вздохнул почти так же, как незадолго перед этим — Сунила.

— Ну что ж, — проговорил он. — Тогда пошли.

Они прошли едва половину пути, когда вновь произошел подземный толчок. Хотя Киости стоял на открытом месте, где с ним вряд ли могло произойти что-то серьезное, страху он все равно натерпелся более чем достаточно. Дома, в Муссалмийской империи, землетрясения происходили нечасто. Соответственно, когда они все же случались, опустошения бывали немалые. Каменные и кирпичные здания обращались в руины, кого-то убивая, кого-то заживо хороня под завалами. Потом начинались пожары, причинявшие едва ли не больше ущерба, чем сами толчки.

— Пранис снова зашевелился, — пробормотал Гальванаускас, когда все успокоилось. — А ведь настанет день, когда он проснется…

Слова туземца некоторым образом вернули Киости мужество.

— Это как раз имеет отношение к тому, что я собирался тебе показать, — сказал муссалмиец. — Идем.

Гальванаускас снова вздохнул.

— Я уже многое вытерпел, — пробормотал дикарь, как бы напоминая о чем-то себе самому. — Значит, выдержу и еще чуть-чуть.

— Ой, как здорово, — преувеличенно восхитился Киости, только Гальванаускасу его сарказм был как с гуся вода.

Он остановился перед зафиксированным драконом. Хотя заклятие и лишило тварь способности двигаться, ловчую сеть с нее так и не сняли. Ни у одного из муссалмийцев как-то не возникло даже ни намека на такое желание. Возможно, потому, что ворожба Киости сработала даже лучше, чем требовалось. В золотых глазах пленника так и застыло абсолютно живое выражение яростной ненависти.

— Вот пранис, — сказал Киости, указывая на тварь. И добавил, обращаясь к Суниле: — Проследи, чтобы твой словарь как можно точней это перевел!

— Словарь делает… что может, — ответил лингвист. Он улучшал и улучшал магический разговорник, но все равно оставался им недоволен. Киости вполне понимал его неудовлетворенность. Сунила же продолжал: — Ну, ты использовал слово из их языка, так что, полагаю, смысл всяко дойдет.

Гальванаускас посмотрел на дракона. Прошло время, прежде чем дикарь осознал: Киости ждал от него какого-то ответа.

— Ты сказал, — проговорил он.

Это могло означать все, что угодно. Или вообще ничего не значить.

— Вот пранис, — несколько громче повторил Киости. Чтобы втолковать хоть что-нибудь этим тропическим дикарям, вечно приходилось повторять и повторять без конца. И, постепенно доходя до крика, каждый раз срывать голос. — Это животное, — продолжал Киости. — Это всего лишь животное. Сейчас оно мертво, потому что заклятие сделало его безжизненным. Оно больше и тяжелее, чем я, но не так уж намного. Ты и твои люди его несли — кому это знать, если не вам! Высоко в горах еще много таких же. Но даже если они все разом начнут биться и топать ногами, землетрясения не произойдет. Ты должен это понимать!