Иар Эльтеррус - Витой Посох. Хроники Севера

— Ну что зыркаешь? У меня младшой брательник на соляных разработках лямку тянет. Вот и весь сказ.

— Да мне-то что за дело? Вот только куда ты подашься, если я наймусь на рудник? Опять под куст?

Мужчина удивленно посмотрел на юношу, не понимая, почему того заботит дальнейшая судьба случайно встреченного бродяги. Хотел что-то сказать, но не смог.

— В краю, где я вырос, считали, что кара найдет виновных рано или поздно, но нельзя карать дважды за один проступок, — произнес Ирион.

Рас хрипло вскрикнул, грязно выругался и, потрясая в воздухе культей правой руки, заговорил, чуть не срываясь на крик:

— Ты хоть понял, что сейчас сказал?!! Да куда там!!! А может, ты колдун?!! Так ведь нет! Я колдунов и всяких там таких чую, есть у меня это. Ты — другой! Но вот какой?! — Немного успокоившись, он продолжил: — Служили мы с братом у одного вельможи под Наритом, молоды были, глупы. Хотели сделать богатые подарки своим девкам, и попутал нас Беранис, или кто там еще есть. Залезли в хозяйскую кладовую, где праздничная посуда хранилась, и позаимствовали пару позолоченных фужеров. Решили заложить у ростовщика, а потом в рассрочку выкупить с жалованья. Жалованье у нас было приличное — на хорошем счету мы были у хозяйской четы, с малолетства при доме служили. Думали, что месяца три никто не хватится, а затем мы вернем пропажу. Но через декаду к хозяину нагрянули гости из столицы… Брата повязали в доме — ростовщик сообщил хозяину, ведь тот был владетелем всей округи. Я пустился в бега. Думал, ушел, повезло. Пристроился работником к мельнику, работал как вол за троих. Однажды встали жернова, полез смотреть, может, попало что между шестерен, а они возьми и пойди… Боль была дикая, думал, умру. Спасла знахарка. Зачем спасла?.. Как жил после — вспоминать тошно. Лет шесть назад добрые люди позволили свидеться с братом, так он сказал со слов хозяина, что если бы мы признались сами и случай не получил огласки, то нас бы только выпороли и оставили без жалованья на полгода, а так… Брату пятнадцать лет каторги, а я… Ему уже год с небольшим остался, вот я и вернулся в эти края.

Ирион вздохнул:

— Пойду наниматься — похлопочу у коменданта, глядишь, и найдет тебе работу по силам. А там и брат твой освободится. Вдвоем проживете.

Рас покачал головой:

— Ну похлопочи… А тебе-то что неймется? Зачем тебе сдались эти болота?

— Сам не знаю. Потянуло меня сюда и не отпускает. Может, позже пойму.

— Пропадешь, парень! Недобрые слухи ходят про эти болота, и не в мошке, не в каторге тут дело. Иных людей сюда и золотом не заманишь, а ты сам пришел. Такие редко возвращаются обратно…

— Ничего. Как-нибудь… — пробормотал Ирион.

На этом разговор вчера прервался, хотя позже Рас отпускал еще некоторые расплывчатые замечания про «влюбленных в болота» и их незавидную судьбу. Эти странные намеки мало обеспокоили молодого человека, но, осмотрев все окрестности, он никак не мог понять, что же его притягивает в этих местах. Однако уезжать из этого забытого богами места юноше пока не хотелось, несмотря на всю убогость здешней жизни. Дожевав травинки, Ирион принял решение и бодрым шагом направился в комендатуру. Другого варианта обосноваться здесь он не нашел, а дальше будет видно…

Комендант принял юношу приветливо и подтвердил вчерашнее предложение, предупредив только, что работать Ириону придется в нескольких часах пути от Сарандера и жить там же в течение недели, после чего полагается отдых в течение двух с половиной суток, на которые молодой человек может приезжать в город и проживать там в казармах отряда, но без всякого регламента на эти дни. Юноша согласился подписать контракт. Небольшая заминка вышла только с фамилией Ириона, у людей Народа такого понятия не было вообще.

— У меня нет фамилии, — сказал он коменданту.

— Может быть, тогда записать вместо нее имя вашего отца? — спросил тот. — Иногда пишут, к примеру, не Лонар сын Крейта, а Лонар Крейти.

— К сожалению, я не знаю имен своих родителей, моя приемная мать ничего не рассказывала о них, только сказала, что я нечто большее…

— Как же вас тогда записать? — уточнил Эреми, подумав, что молодой человек, очевидно, бастард какого-то вельможи, на что было похоже по его стати с самого начала.

Задумавшись, Ирион вспомнил любимое озеро Онг, на берегу которого он вырос.

— Напишите что-нибудь от слова Онг, — предложил юноша.

— Хорошо, — улыбнулся комендант. — Пусть будет Ирион Онги. Вас это устроит? Хотя фамилия получается странная, но и ваше имя тоже.

— Для меня это неважно.

— Ну и хорошо…

Комендант дописал бумагу и протянул ее на подпись молодому человеку. Писать и читать Ирион до сих пор не умел, но писарь владетеля, в дружине которого он служил некоторое время, научил юношу рисовать красивую закорючку в форме буквы «И», чем тот и воспользовался.

— По месту службы вам следует отбыть этим вечером вместе с двумя охранниками, возвращающимися с отдыха.

Ирион кивнул, лично его в городе ничего не задерживало, но оставалась проблема с Расом, за которого он пообещал похлопотать. Молодой человек попросил коменданта устроить на работу человека с покалеченной правой рукой, который дожидается освобождения с каторги своего младшего брата, попавшего туда за мелкое воровство. Об этом факте Ирион не счел возможным умолчать, но о проступке самого Раса говорить не стал, ибо тот, по мнению юноши, был уже наказан достаточно и раскаялся в своем проступке. Эреми ло’Вари велел позвать соискателя работы к нему.

Уже позже молодой человек узнал, что Раса наняли учетчиком на торфоразработки, потому что тот, как ни странно, мало-мальски понимал грамоту и немного умел писать левой рукой, к тому же он был согласен работать даже за содержание.

Серые тени собирались по углам, превращаясь в серую дымку, как только погасишь лампу, а когда зажигаешь ее снова, они прятались обратно в углы, притворяясь просто тенями, но не уходили. Если удавалось заснуть, чьи-то бестелесные руки тянулись к нему и твердили: «Ты наш! Ты будешь с нами!» «Нет! Нет!» — вскрикивал маленький Халег и просыпался. Ему хотелось позвать мать, но ее он совсем не помнил. Отец сказал, что она умерла, когда Халег был совсем маленьким. А потом он долго болел, поэтому воспоминания стерлись из его памяти. Иногда мальчик почти беззвучно плакал в своей комнате, чтобы не привлечь внимания старших, ведь он должен быть сильным.

Сорейн забеспокоился после того, как нянька проговорилась, что его приемный сын, нет, просто сын, кричит по ночам и не хочет гасить лампу, когда ложится спать. Да и днем Халег нередко бывал растерянным и задумчивым. Сколько сил и заботы стоило графу отходить найденного в лодке малыша, знали только самые близкие люди и матушка Веранна. На первый взгляд мальчик казался здоровым, но день ото дня что-то вытягивало из него жизнь. Ведающая так и сказала: