Константин Павлов - Гремящий перевал

Тук! Умноженный эхом звук резво покатился по сумраку каменных коридоров. Почти сразу же неподалеку бесшумно повернулись полированные петли, и прямоугольник света из открывшейся двери упал на холодные плиты пола.

— Опять шныряете, адские отродья? — грозно вопросил высунувшийся из двери гном в обсыпанном гранитной крошкой фартуке.

Ведущий сквозь толщу скалы древний ход ответил равнодушным молчанием.

— Ну, погодите только, доберусь я до вас, мерзкие корги! Нечестивые порождения горных пауков и тролльей отрыжки! Длиннохвостые правнуки гарпий и дети гадюк! Вотан не оставит ваше черное деяние без мести! — пообещал гном в пустоту и захлопнул за собой дверь, чтобы опять погоревать над остатками крашеных известняковых дисков, которые он надеялся продать на ярмарке легковерным людям вместо волшебных гемм из королевского базальта.

Только вот корги нашли диски первыми и сгрызли черный пахучий лак вместе с вырезанными узорами. Оставшиеся кругляши годились разве что на подставки под пивные кружки. Объедки, огрызки, испорченная сталь, стекло и гранит, потерянные письма и загубленные колдовские вещи — все это были безошибочные следы скальных крыс в гномьей истории. С незапамятных времен жили корги рядом с кланом, и с незапамятных времен это соседство не приводило гномов в восторг. Но любовь скальных крыс к детям Вотана была тверже гранита. Рука об руку, вернее, рука об лапу, жили рядом два народа, и корги самоотверженно делили с гномами все вкусное, съедобное, полезное и ценное, несмотря на отчаянное сопротивление хозяев. Ни ловушки, ни яды, ни заклятия не могли повлиять на безмерную преданность скальных крыс.

Даже в эпоху Мрака корги не бросили клан и последовали за ним в его горьких многотрудных странствиях, став немалой частью горечи и бедствий пути. Только в этот раз корги были ни при чем. Не они нарушили покой каменных переходов. Все было гораздо хуже. Хлопнула дверь, отрубив бурчание и свет. В коридоре вновь воцарился сумрак и пронизанная отдаленными стуками тишина.

— Чуть не попались!

— Ш-ш-ш-ш!

— Подбери трубку!

— Он не высунется?

— Понесли!

Две небольшие фигурки выскользнули из ниши в двух шагах от двери резчика и, отклонившись в разные стороны, с сопением понесли на ремнях что-то округлое и тяжелое. Мерно раскачивающаяся ноша временами лупила их по коленкам. Носильщики охали, но терпели. Нести оставалось недолго. Тихо хлопнула дверь каменного сада, и никто не обратил внимание на этот безобидный звук. А зря.

В каменном саду царил суровый полумрак. В неярком свете из одной-единственной световой штольни уходили в темноту ряды изваяний с закрытыми тканью головами. Здесь, в тишине и спокойствии, доспевали все созданные гномами клана скульптуры родичей, славных предков, богов и огородных пугал. Тихое, неспешное заклятие затягивало свежие раны камня на тонкой резьбе и добавляло статуям блеска и долговечности. Но сейчас спокойствие и тишину будоражил зловещий шепот.

— Давай, надевай!

— Куда?

— Давай на этого!

— Маловат!

— Да вон на того, толстого! Самый размер! Как на него сшито!

— А кто это?

— Да откуда я знаю? Под тряпкой не видно! Старейшина какой-нибудь.

— Готово! Страшно все-таки… Думаешь, выдержит? Знаешь, сколько мама за него заплатила?

— Драконова кожа? Конечно, выдержит! Давай, качай!

— Помоги!

Несколько раз чпокнул поршень, в зале появился острый неприятный запах.

— Поджигай! Давай огниво! Держи трубку!

— Не нужно огниво, здесь колесико!

Струйка огня распорола темноту и почти дотянулась до статуи.

— Давай сильнее!

— Я стараюсь!

Снова зачмокал насос. Следующий огненный выдох лизнул подножие камня.

— Дай, я! Что вертеть?

— Нет! Не трогай!!!

Но щедрый поток огня уже хлынул к статуям и впился в цель. Остро завоняло паленым.

— Здорово! И ничего сложного!

— Осторожно! Она греется!

— Ничего не греется. Ой, горячо! Мама!

Огненная струя вдруг вильнула вбок, зачерняя копотью белый камень, а потом, чуя свободу, хлестнула по головам изваяний, мгновенно слизав тонкую ткань. Десятки лиц открылись в свете пламени. Неожиданно громко от одной из статуй откололся кусочек камня.

— Мама! — заявили два голоса хором. — Бежим!

Стукнула об пол стальная трубка на гибком рукаве. Быстрый топот растворился в каменном лабиринте, оставив пустынный дымящийся зал. Наступило зловещее предгрозовое затишье.

— Насорили тут, — бурчала Идрис, шествуя по пустынному каменному коридору.

На самом деле вокруг не было ни соринки, но гномелла всегда исповедовала разумную строгость. Тяжкую обязанность следить за порядком в клане жена вождя взвалила на себя самоотверженно и добровольно, и не нашлось в роду посмевших возразить ей героев. Ибо не знала Идрис в мире силы, способной вызвать у нее страх, а вот сама нагоняла страх немалый. Еще в нежном возрасте, будучи крепкой румянощекой девочкой, она до смерти забила корзинкой с едой неосмотрительно напавшего на нее волка. Великая слава и волчья шуба упали на девочку, и тень великого позора обволокла ее мать.

Долго пришлось доказывать Мордис'Турн, что мягкими и пышными удались у нее лепешки в тот день, и что вовсе не их каменная твердость сокрушила хребет свирепому зверю, а тяжелая бутыль с мужниным элем и доблесть девочки. Лишь дальнейшие подвиги дочери заставили замолчать злобные голоса, ибо отважной и сильной росла Идрис, и не переводились у нее шубы из шкур волков, медведей, троллей и даже из одного неосторожного паука. Даже позже, уже став женой вождя, она сорвала набег лихих людей на селение. Несчастливым выдался для пятерых бандитов в дальнем ущелье тот день и вдвойне удачным для мужа Идрис, ибо как раз его искала тогда любящая супруга со сковородкой в руках. Давно уже стала Идрис почтенной матерью, и подрастал у нее уже третий сын-шалопай, но даже самые храбрые воины облегченно вздыхали, если чистота их кольчуг и блеск топоров удовлетворяли взыскательную жену вождя.

— Не уследишь тут за всеми, — бурчала тем временем Идрис.

Настроение у гномеллы медленно и неотвратимо портилось. Полдня прошло, а она не увидела даже малого беспорядка, ожидающего ее крепкой хозяйской руки. Котлы были надраены, топоры начищены, полы выметены, штаны и шубы заштопаны, а у баранов в хлеву заплетены косички и подпилены рога. У Идрис всегда падало настроение в такие бесплодные дни. Подступали мысли о старости и покое, о тщетности бытия. Погруженная в печальные мысли гномелла шествовала по извилистому коридору. И вдруг ее ноздрей коснулся божественный аромат Беспорядка!