Валентин Егоров - РАБСТВО

А я все это время простоял в унизительной позе, намертво закрепленный в козлах для порки. А солнце уже близилось к закату, оно еще не коснулось линии горизонта, но было в половине шага от него. В этот момент я подумал, что, может быть, никогда не увижу его заката и не смогу в очередной раз поприветствовать восход Эллиды на ночной небосклон. Но в этот момент в сознание проникла непонятная уверенность, в том, что я переживу наказание. Волнение перед предстоящей поркой и страх перед возможной болью отошли в глубь души, а я начал переживать по отношению глупостей, которые в такой момент были совершенно не к месту. Я думал о том, а чтобы сказала Эллида, увидев меня в этой нелепой и раскоряченной позе. Не смотря на то, что Желтый Карлик уверенно катился к закату, но до восхода Эллиды оставалось достаточно много времени, чтобы надеяться на то, что моя богиня этого не увидит этого позора.

- Ну что, щенок, ты готов к наказанию! - Прервал мои размышления Махмуд. - Пришло время платить свои долги, я постараюсь, чтобы ты дорого заплатил бы за взятую жизнь Чистена, да упокоится его душа в мире и покое! Сам Господь избрал меня человеком, который покарает тебя за невинно пролитую кровь. Поверь мне, гаденыш, я уж постараюсь бить тебя так, чтобы ты надолго запомнил это наказание и сам этот день.

В голове начали появляться слова, которыми я хотел возразить Махмуду и сказать, что он не прав и что это не я убил Чистена. Но голова, намертво зажатая хомутом коромысла, начала плохо соображать, хомут не давал мне и рта раскрыть. Тогда я вспомнил о мыслеречи и о моей способности внушать мысли на расстоянии другим людям. Собрав в кулак силу воли, я попытался сформировать мыслеобраз и переслать его Махмуду.

Вначале ничего не происходило, Махмуд стоял вблизи от меня и все что-то бубнил и бубнил себе под нос в отношении того, что я недостоин жизни, потому бог и карает меня его руками. Но вдруг он выронил кнут из рук, схватился обеими руками за голову и заорал, что я настоящее исчадие ада, что меня нужно не наказывать, а казнить на месте. Он орал также, что я не имею права проникать в чужие головы и внушать им, что можно делать и что нельзя делать.

Своим поведением и бредовыми выкриками Махмуд обратил на себя внимание членов экипажа, матросы которого давно разбрелись по палубе и вновь занялись свой работой, их абсолютно не интересовала моя судьба и наказание, которому будет подвергнута моя бренная плоть. Меня приятно удивил лишь тот факт, что в этом экипаже не оказалось садомазахистов, которые стали бы смотреть, как наказывают человека из-за одного только удовольствия наблюдать за его страданиями. Из-за поведения и нелепых криков Махмуда они вновь собрались вокруг нас с Махмудом, с недоумением поглядывая на его кривляния передо мной.

Шкипер отозвал Махмуда в сторону и что-то ему строго выговорил. Смиренно выслушав шкипера, Махмуд молча поднял с палубы кнут и для разогрева мускулов несколько раз нанес удары кнутом по палубе, проимитировав процесс наказания. При этом он опасливо посматривал на меня и старался близко ко мне не подходить.

Острая боль резанула спину, словно рваный осколок стекла проехался по ней сверху донизу, оставив за собой красный рубец. Я почувствовал, как этот рубец начал заполняться кровью, которая, собравшись внизу спины, тонким ручейком устремилась на палубу Раздался гортанный оклик шкипера, в этот момент я был сосредоточен на боли в спине, что не понял, почему он прервал наказание сразу после первого же удара. Но моя надежда, что наказание ограничится одним только ударом, исчезла без следа, когда один из матросов быстро притащил и подстелил под меня огромный кусок промасленной материи. Стало понятно, что шкипера больше беспокоил порядок и чистота на палубе, а не мои муки и страдания. В этот момент в моем сердце и душе родилась дикая ненависть к мучителям, я мысленно поклялся, что, когда наступит момент и я смогу отомстить этим людям за свои мучения и страдания, то моя рука не дрогнет. За первым ударом последовал второй..., третий... которые были уже более болезненными, чем самый первый удар. Может быть потому, что в душе я все же готовился к этим ударам кнута и ожидал появление боли, но должен признать, что реальное проявление боли от ударов кнута по спине воспринималось более болезненно.

Махмуд оказался настоящим садистом и наносил удары, стараясь, чтобы ремень кнута ровно ложилось на поверхность кожи спины вдоль хребта спинного мозга, одновременно на все протяжение от основания шеи до ниже некуда. Но самую страшную боль и повреждения телу приносил фол, этот тонкий сыромятный ремешок на конце ремня. Он при качественном замахе и ударе мог развивать сверхзвуковую скорость, а Махмуд, хоть и был по жизни не вполне нормальным человеком, кнутом пользовался на высоком профессиональном уровне. И когда ремень ложился на поверхность спины, то он в момент скольжения по коже, глубоко прорезался кожу, оставляя за собой рваную и глубокую кровавую борозду, быстро заполнявшуюся кровью. Фол и крекер с грузилом из свинца рвали в разные стороны ровную борозду, остававшуюся от ремня кнута, вырывая из спины кусочки мяса, полоски кожи и ошметки мускулов.

Я чувствовал, как ремень кнута касался моего тела в районе лопаток спины, в поясе и по бокам тела, и постепенно это касание ремня начинало жечь кожу на спине. Ожог следовал за ожогом, удар - за ударом. Вначале удары наносились с равными промежутками, во время которых я только успевал сделать вдох или выдох, но эти чередования давали мне возможность передохнуть и запрятать боль от предыдущего удара в глубину подсознания. Когда фол с крекером рвали мое тело, то боль охватывала все тело и требовалось время, чтобы нейтрализовать. Кровавых рубцов с рваными ответвлениями на спине становилось все больше и больше, вначале рубцы строились аккуратными рядами, затем они начали пересекаться, иногда ложась на спину крест на крест. Пока спина и задница не превратились в одну сплошную рану и не стали темно-красными от крови. В этот момент я почувствовал, что еще какая то сила помогает мне переносить боль и не терять много крови. Когда первые ручейки крови стали течь по поверхности моей набедренной повязки, то они впитывали эту кровь и возвращали в мой организм.

Не знаю каким образом, но Махмуд догадался, что я привык к его равномерно наносимым ударам кнутом и на тридцатом счете он изменил технику нанесения удара, стал наносить их рваной чередой. Охвостье фола и крекера стало более глубже зарываться в кожу спины, разрывая на ошметки мясо и мускулы, со спины во все стороны полетели кусочки и полоски мяса одновременно с брызгами крови.