Дмитрий Веприк - Легенда о гибели богов

— Вот в этом-то мы похожи! Я тоже скорей предпочту увидеть Элиду пустыней, но не уступлю. До сих пор не могу понять, кто и откуда ты, но уверен, что родом не из низких людей. В твоих жилах тоже бьется кровь богов.

Человек-с-гор грустно глядит на падающий в отдушину луч:

— Думай, что хочешь. Если эта божественная кровь зовет к преступлению, то я не в восторге от такого происхождения. К слову, говорят, твой дед был проклят богами?

— Чего только не наговорят люди!

— И что проклятье это пало на потомков?

— В таком случае, пока оно идет лишь на пользу им. Подумай еще раз, Человек-с-гор. Нашему роду предсказано великое будущее. Примирись с нами. Кто еще может дать тебе большее?

Человек-с-гор пожимает плечами:

— А правда, что твой отец добыл царский посох благодаря клятвопреступлению и предательству?

— Конечно нет! — Атрей смеется, но этому смеху чего-то недостает. — Элида была дарована нашему роду милостью мудрого бога Зевса!

— Расскажешь это богу Зевсу.

— Мне надоело тебя уговаривать. И знай, с этого дня никто не будет кормить тебя.

— Что могу противопоставить я силе и власти обласканных богами потомков Тантала?

— Ты не сделал выводов?

— Ступай считать мертвых.

Оставшись один, Человек-с-гор обессилено опускается на скамью — и ощущает слабый подземный толчок.

Счастливо избежав погони и миновав Гирейские скалы, корабль под черным парусом пристает на ночь к берегу острова Наксос. В густеющих сумерках его вытаскивают на берег. Оставив спутникам мелкие заботы, Тесей увлекает Ариадну вглубь острова.

— Я люблю тебя!

— Я тоже люблю тебя!

— Я хочу тебя!

— Ты так нетерпелив...

— Потому что люблю тебя!

— Но ты мог бы подождать...

На созревшую за лето траву брошен плащ. Двое глядят друг другу в глаза. Делается то, что красноречивей любых слов.

Под яркими звездами начата прекраснейшая из игр человеческих.

К постоянному одиночеству привыкаешь, как к боли в сердце. Вот уже много дней, не ведя им счета, Геракл живет в заброшенной хижине, в окрестностях Тиринфа. От прежних хозяев он унаследовал лишь стены, ветхую крышу, очаг с горкой потухшего пепла и кучу черепков глиняной посуды, разбитой, как его надежды.

Впрочем, потухший очаг всегда можно наполнить новым огнем. В вечерней тишине, под треск цикад, герой заканчивает трапезу, состоящую из изжаренного мяса и испеченных на камне дорийских лепешек, когда на пороге возникает гонец царя Эврисфея.

— А, это ты, Капрей... — дружелюбно произносит герой. — Ну, рассказывай, чего еще придумал мой братец. Будет удобней, если ты войдешь.

Глашатай остается стоять в дверях:

— Мой господин, царь Микен, Аргоса и Тиринфа, — начинает он, — повелевает тебе отправится в Немею, дабы убить льва, опустошившего этот край и земли сопредельных государств.

Пауза. Геракл кивает:

— Что ж, я хорошо понял. Завтра отправлюсь в путь. А пока... Присядь у моего огня, Капрей, и раздели мою трапезу.

Посланец Эврисфея колеблется.

— Мой господин, — решается он, наконец, — велел мне тотчас же вернуться назад по исполнении своего долга.

— Так ты уже исполнил его? — интересуется Геракл.

— Да.

— Тогда проваливай!

Гонец исчезает. Геракл остается один. Снова один.

Уже давно никто не садился у его огня.

...Звезды купола небес успевают пройти большую часть ночного пути. Ариадна, наконец, засыпает. Тесей осторожно высвобождается из объятий. И подсаживается к гаснущему костру.

Она улыбается своим снам. Его же сердце спокойно. Оно мерно бьется, подчиняясь холодному разуму привыкшего просчитывать свои шаги правителя и воина.

Он думает о предстоящем возвращении в город — свой город! — о выгодах предстоящего триумфа, последующих за ними заботах, незавершенных делах и готовых зашевелиться при первой же его ошибке врагах.

Когда же взвешены все доводы, он встает, заботливо укрывает девушку плащом и идет в сторону берега. Восточный горизонт светлеет. Он поднимает своих спутников. Наверно у многих из них на языке вертится один и тот же вопрос. Но они молчат.

Только когда ветер начинает хлопать развернувшимся парусом, этот вопрос небрежно задает Феак. Тесей устало смеется:

— Представь себе, она раскаялась в своем безумии! — он пожимает плечами. — Ей вдруг захотелось вернуться к отцу и роскоши Кносса. Она не хочет жить среди северных варваров... О да, конечно, женщины очень странные создания!

— Это желание было столь сильно?

— Мне так и не удалось переубедить ее.

Феак сочувственно качает головой. И извлекает откуда-то изящный веер:

— Наверно, она очень торопилась. Даже забыла вот эту безделушку. Очень тонкая работа. Как мне показалось, девушка очень дорожила им.

— Дай-ка мне ее!

— Изволь, — Феак подает костяной веер, украшенный изображением резвящихся голубых дельфинов.

Смеясь, Тесей протягивает руку.

Рука замирает на полпути.

На ней кровь.

...великий воин, все так же шагая во тьме, заговорил о суете и вечности; гадая о будущем, проклятый бог вновь кинул кости; во дворце бога мертвых вновь пляшет пламя светильников и льется кровь нового пира; орел Зевса расправляет крылья; бродяга в обрывках некогда роскошного плаща видит во сне рвущего цепи дракона; великий Лабиринт пуст; ветра судьбы наполняют черный парус, а золотая нить вдруг рвется в пальцах сероглазой богини...

Разбуженная холодом утренней росы, Ариадна сонно кутается в плащ. Потом, резко вскинувшись, приподнимается на локте. И оглядывается.

Солнце поднялось над горизонтом. Черны угли костра, который грел двоих. Она одна. Вскочив, Ариадна бежит вверх по склону холма и, достигнув гребня, вздрагивает, словно получив удар в сердце. Корабль под черным парусом далеко в море. Все кончено. Девушка опускается на землю.

— За что? — шепчет она.

Никто не отвечает. Ариадна закрывает руками глаза, но жестокая память швыряет ей в лицо то, чего не позабыть никогда.

Снова под азартный рев зрителей брошен лицом в пыль прежний победитель, упав в третий раз, он больше не поднимается, стоя над ним, светловолосый смуглый афинянин ищет кого-то взглядом — она знает, что ее... Снова тишина и ожидание, сумерки зала пифосов, как жемчужины четок перебираемые «да» и «нет», но что пользы в них — когда их руки встречаются, нить рвется, рассыпаны как жемчуг доводы разума, завертевшаяся земля ускользает из под ног, душа полна силы, нет страха и ничего не может стать преградой... Опять шепча мольбы равнодушным небесам, она смотрит на ворота Лабиринта, потом вдруг становится темно, загораются звезды, откинут засов, и убийца Минотавра выходит, перешагнув через убитого часового...