Елена Хаецкая - Полководец

— Это тролльские лошади, они не едят траву, они едят мясо, — объяснил Арилье.

— А, ну это меняет дело, — сказал гном. — Следовательно, если мы оставим их с вами в одной яме, они сожрут вас?

— Да, — кивнул Арилье.

— И кто вам сказал, что мы хотим сохранить вашу жизнь?

— Никто.

— Ну и?..

— Освободите лошадей, — повторил Арилье.

— А он соображает! — сказал гном своему товарищу.

После того, как в яму спустили наклонные доски и подняли наверх упирающихся лошадей (которые, как ни удивительно, ничего себе не повредили), гномы начали обсуждать судьбу «словесных» пленников.

Они начали с простого вопроса:

— Вы оба словесные?

— Да, — сказал Арилье.

— А девчонка? Что-то она все помалкивает.

— Просто не хочет разговаривать.

— Очень гордая?

— Да.

— Это не говорит о большом уме.

— Она словесная, просто высокого происхождения.

— То есть, очень гордая?

— Да.

— Ладно, — сказал после некоторого колебания первый из гномов, — давайте-ка мы вас извлечем отсюда, что ли. Но вы — пленники.

— Хорошо, — вздохнул Арилье.

— Пленников положено связывать.

— Со мной что хотите делайте, а ее не нужно.

— Девчонки — самые опасные, — сказал гном. — От них чего угодно можно ожидать.

— Это точно, — подтвердил его товарищ.

Арилье помог Енифар встать.

— Заберешься по доске? — спросил он тихо.

Она посмотрела на него растерянно и грустно.

— А что с нами случилось?

— Мы попали в ловушку.

— А они кто? — Она ткнула пальцем наверх. — Ну, эти, которые нас поймали?

— Не знаю, — ответил Арилье. — Возможно, гномы.

— Ты уже встречался с гномами?

— Никогда.

Она вздохнула, обхватила его руками поперек туловища.

— Я боюсь.

— Ладно, — сказал он, помедлив немного, а затем решительно разняв ее руки. — Довольно. Ступай.

— А ты?

— Я следом.

Она еще раз оглянулась и полезла. Арилье стоял внизу, готовый подхватить ее, если она упадет, но Енифар карабкалась довольно решительно.

Сверху над краем ямы замаячили две бородатых физиономии. Арилье даже вздрогнул, когда увидел их. Он, конечно, и раньше слыхал о гномах. Ему даже описывали, как причудливо они выглядят. Помнится, эльфы от души хохотали над этими рассказами. Но одно дело — слышать, и другое — видеть собственными глазами. Гигантские, разукрашенные ядовито-желтыми и черными прядями бороды, тяжеленные железные браслеты на волосатых руках, неестественно маленький рост и невероятно широкие плечи…

Мгновение — и они уже схватили Енифар и скрылись. Арилье вдруг испугался, что они бросят его в яме. Он поскорее схватился за доску и поднялся наверх. Доска раскачивалась и гнулась под его тяжестью.

Когда Арилье перевалил через край ямы-ловушки, Енифар уже стояла рядом на коленях со связанными за спиной руками. Она была совершенно неподвижна, как изваяние. Даже не моргала.

Арилье быстро опустился на колени рядом с ней и сам отвел руки за спину.

— Положено, — объяснил гном с желто-черной бородой и затянул узел на запястьях эльфа. — Если вы пленники, стало быть, должны быть связаны. Все делается по закону. Сейчас отведем вас к каменному трону. Кхачковяр будет с вами разговаривать.

— Кто это? — спросил Арилье. — Кхачковяр — это что такое?

— Не твое дело.

— Да брось ты, — сказал Арилье. — Мы ведь должны знать, как вести себя.

— Вести себя очень просто, — объяснил гном. — Вы будете стоять на коленях, рядком, вот как сейчас. Руки у вас будут связаны, вот как сейчас. А кхачковяр будет вас спрашивать о том, о сем. И вы ему все ответите. Все, что он захочет знать.

— Кто он такой? — повторил Арилье. — Тебе что, трудно ответить?

— Не трудно и даже приятно. Он — наш великий предводитель. Он изменил наши законы к лучшему. Он вывел нас из подземелий и повел на Калимегдан, на обитель Мастеров, которая по праву принадлежит нам. Ведь это мы возвели белый замок в горах! Мудрость наших предков разместила Калимегдан в средоточии Истинного мира, так что он един и неизменен и одинаков по обе стороны Серой Границы.

— Калимегдан пал? — не веря собственным ушам переспросил Арилье.

За это он получил удар по губам. Гном бил двумя согнутыми пальцами, средним и указательным, при этом на среднем пальце у него был тяжелый железный перстень, так что удар получился весьма чувствительным.

— Кхачковяр не одобряет расправ до суда, — сказал гном, — но я не мог не получить удовольствия. Прежде чем клеветать на наш народ, будешь хорошенько попризадумываться. Калимегдан не «пал», как ты выразился, Калимегдан вернул себе истинное достоинство.

— Я понял, — сказал Арилье.

— Весь Истинный мир знает Морана как тролля из высших, как великого Мастера, который наводнил города и веси опаснейшими предметами. А почему? Да потому, что Моран… Что, еще не догадались? Как же вы все слепы! — кричал и смеялся Церангевин. — Обманулись все, даже Мастера. Даже они поверили в то, что Джурич Моран делал дурное. А Моран не творил ничего дурного! Он вообще о таких вещах не задумывается. Он же весь в своем творчестве, в своих фантазиях… Глупец! Слепец! Высокомерная дрянь! Он посмеялся надо мной, когда я просился к нему в ученики, а ведь я был самым талантливым из всех людей, которые когда-либо приходили в Калимегдан и стучали в ворота белой крепости. Меня приняли другие учителя… Более дальновидные. И я стал лучшим. В определенном смысле я даже лучше, чем Моран. Моран бродил по свету, знакомился с людьми, разговаривал с троллями и эльфами, он вечно встревал в разные приключения. Ну еще бы! У него полно времени, он почти бессмертен. Он мог транжирить свою жизнь на бессмысленные подвиги. Он болтал с ничтожными созданиями, он даже, говорят, принимал участие в войнах и распрях. Удивляюсь, как он не женился! Впрочем, завести подругу он все-таки успел… Его распирало ощущение собственной мощи. Он испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение, разрешая чужие затруднения одним мановением творческой воли. И ни разу, слышите — ни разу! — этот недальновидный глупец не оглянулся через плечо, чтобы увидеть, что же происходит на самом деле.

— А что происходило на самом деле? — тихо спросил кхачковяр.

Церангевина, впрочем, можно было не подталкивать. Ему и самому хотелось высказаться.

— За плечом Морана в любой момент можно было увидеть меня. Это я шел за ним по пятам. К чему бы он ни прикасался, я был вторым, кто брал это в руки. Я вносил в его работу некоторые усовершенствования. Я почти не таился. Мастера вообще доверчивы, а Моран — самый простодушный из всех. Он сделал платье, способное изменять к лучшему облик того, кто наденет этот наряд. Хорошо же! Я добавил пару узоров, и вот уже платье — точнее, перешитый из него плащ, — вызывает к жизни все черное и злобное, что только может таиться в душе тщеславного человека. Моран делает деревянную ногу для скорохода, чтобы тот мог перемещаться по миру; но это я — и никто иной, — слышите, я! — проложил под нашим миром тоннели безнадежной, бесконечной войны. Сколько бед наделал злополучный Кохаги со своей деревянной ногой! И все опять обвинили в этом Морана…