Морин Джонсон - Имя Звезды

Набравшись храбрости, мы напустили на себя как можно более невинный вид и дружно отправились вниз. Клаудия откликнулась после первого же стука.

— А, девочки…

У меня сразу же отлегло. «А, девочки» было сказано доброжелательным тоном. В этом «А, девочки» явно не прочитывалось: «Я вам сейчас обеим накостыляю клюшкой». Она указала нам на парочку цветастых стульев, приглашая сесть. Джаза так громко сглотнула, что даже я услышала.

— К вам завтра подселят еще одну соседку, — сообщила Клаудия. — Ее зовут Бхувана Чодари. Она опоздала к началу учебного года.

— А почему именно к нам? — спросила я. — Вон, Элоиза одна в комнате.

— Элоиза страдает тяжелой аллергией. Ей необходим очиститель воздуха.

Другим рассказывай — я чуть было не расхохоталась на всю комнату. Нет у Элоизы никакой аллергии. Она дымит как тридцать три паровоза.

— Ваша комната рассчитана на троих, — продолжала Клаудия. — Места там достаточно. Если вы что-то повесили в третий шкаф, сегодня же перевесьте. Все, можете идти.

Мы вернулись к себе и затворили дверь.

— Она все знает, — проговорила Джаза.

Я кивнула.

— Во влипли, — добавила я.

Мысленно промерив комнату еще раз, мы пришли к выводу, что никак она не рассчитана на троих. Ну, может, на метр пошире, чем соседние, и в них нет второго окна, а так — ничего подобного.

— Ну, кто знает, — сказала Джаза. Она оправилась от шока и теперь пыталась изображать из себя этакую непрошибаемую оптимистку. — Может, эта соседка окажется симпатичной. В смысле, нам, конечно, очень хорошо вдвоем, но, может, она тоже ничего.

— Как же мы без дивана?

Я горестно покосилась на третью кровать, которую мы придвинули к стене и забросали Джазиными бесчисленными подушками.

— Мы же им почти не пользуемся, — гнула свое Джаза. — Да и вообще, могло быть и хуже. Могло быть гораздо хуже.

А на деле, полагаю, она чувствовала то же, что и я. Это наша комната, наш островок покоя во вселенной, а теперь из-за этой нашей выходки мы его лишимся. Я примолкла и сквозь оконное стекло посмотрела в небо. Темнело теперь гораздо раньше. Здесь быстро темнеет. Черные силуэты деревьев вырисовывались на лавандовом фоне лондонского небосвода.

— Блин, — сказала я.

На следующее утро, прежде чем уйти завтракать, мы Просили последний взгляд на свою комнату — в ее прежнем виде. Когда после обеда я зашла оставить одни учебники и забрать другие, в комнате уже появилась новенькая. Бхувана растянулась на кровати и беседовала по телефону. Она махнула мне рукой, улыбнулась и быстренько свернула разговор. Переставлять кровать она не стала, только украсила ее огромным серо-розовым покрывалом и стопкой подушек розового и серебристого цвета. Повсюду стоял багаж — чемоданы, сумки, пакеты.

Бхувана, как нетрудно догадаться, была индийского происхождения. У нее оказались очень прямые, очень черные волосы — справа одна прядь выкрашена в яркий, красновато-вишневый цвет. Волосы были четко подрезаны на уровне плеч, челка прямая, точно лезвие бритвы. При этом она пользовалась густой черной подводкой, носила длинные золотые серьги и вообще напоминала мне Клеопатру. Впрочем, было очевидно, что родилась Бхувана не в Индии. Выговор у нее оказался типично английский — стремительная городская речь, что-то вроде кокни. Иногда я с трудом ее понимала.

— Ты Аврора, да? — спросила она, повесив трубку. Спрыгнула с кровати, обняла, чмокнула в щечку, не касаясь.

— Рори, — поправила я ее. — А ты Бхувана.

— Бу, — поправила она меня в свою очередь. — Бхуваной меня зовет только бабушка.

— А меня только бабушка зовет Авророй.

У нас нашлось нечто общее. Бу была повыше меня на несколько сантиметров. Она тоже сразу надела форму, но не особо заботясь о формальностях — галстук был повязан не туго и сдвинут на сторону.

— А тебя родители… просто привезли? — спросила я, глядя на груду шмоток на полу.

— Да я ведь в Лондоне живу, — ответила она небрежно. — Мы ездили в Мумбай, в гости к родственникам. И я там разболелась, вот и опоздала к началу учебного года. Придется теперь нагонять.

Судя по всему, собиралась Бу второпях — шмотки были распиханы по сумкам как попало. Одежда, кружки, провода, фотографии, бижутерия. Одежки у нее явно были поинтереснее наших. Бу предпочитала блестящее, обтягивающее, тянущееся — в чем удобно танцевать.

— Я никогда раньше не училась в школе-интернате, — созналась она, горстями запихивая в ящик шкафа алые и пурпурные кружевные трусики. — Для меня это все новое. Я вообще первый раз уехала из дому.

— Я тоже, — ответила.

— Так-так…

Она вытащила из кармана смятый листок с расписанием своих занятий и протянула его мне. Я вытащила из переднего кармана сумки смятый листок с расписанием своих занятий. Расписания совпадали один в один.

— Похоже, мы будем заниматься одним и тем же, — заметила Бу, улыбаясь. — Сейчас вроде как у нас хоккей.

Она вытащила из груды вещей клюшку и собственный загубник — выпендрежный, сделанный по мерке, не то что мой, который нужно кипятить. Кроме того, у нее были бутсы, защита и специальная сумка.

Когда мы прибыли на стадион, Клаудия быстренько проверила уровень подготовленности Бу, и по ее реакции стало ясно, что Бу — та самая, кого Клаудия дожидалась всю свою жизнь. Бу была настоящей спортсменкой. Быстрая, сильная, координированная. Она бегала с клюшкой по полю, как будто родилась, чтобы бегать с клюшкой по полю. Она запулила мячом мне прямо в физиономию, прикрытую забралом. Моя новая соседка оказалась чемпионкой.

— Тут каждый день тренируются? — осведомилась она бодро, когда мы шагали обратно в Готорн.

— Каждый, — ответила я угрюмо.

— Вот класс! А в моей бывшей школе почти не занимались спортом. Прости, что вмазала тебе в физиономию. Не ушибла?

— Нет, — ответила я. Она меня действительно не ушибла, хотя сила удара была такова, что я кувыркнулась назад и поднимать меня пришлось двум девчонкам.

После тренировки мы забежали в душ, а потом у нас был урок математики, который Бу совсем не понравился. Уверенность, которую она источала на поле, с нее будто смыло. Я пошла с ней вместе на ужин, познакомила с остальными. Джаза, разумеется, вела себя вежливо и приветливо, но я видела, как она вглядывается в детали — серьги, крашеная прядь, выговор. Понять, что именно Джаза думает, я не могла, но в ее широко раскрытых глазах я прочитала смутную тревогу. Бу не походила на нас. Бу не читала в ванне Джейн Остин и не играла на виолончели ради собственного удовольствия. Я плохо разбиралась в особенностях английского произношения, но даже я слышала в ее голосе грубоватые нотки. Выговор у нее был простонародный. Время от времени она вставляла в речь «это самое».