В. Бирюк - Вляп

Воздух во дворе... В засыпанном навозом, с расписанными жёлтыми разводами мочи сугробами, с дымящимся еще кострищем в одной стороне и десятком изредка попукивающих и пованивающих лошадей с другой... Воздух этот был настолько свеж, пьянящь после подвала, что я просто "поплыл", глупо улыбаясь. Зачем нам водка когда дышать можно? Относительно чистым воздухом после совсем не чистого подземелья. Радость -- производное от сравнения. Я вдохнул, сравнил... И обрадовался. Вот такого, с глупой улыбкой на лице, меня закинули в какие-то дровни, набросили на лицо какую-то вонючую шкуру... И мы поехали. Куда-то...

Помню, на место добрались затемно. Снова темно, холодно, в стороне - чёрная полоса леса. Только на этот раз место прибытия - двор. На горе. Двор под снегом. Так заметен, что забор не просматривается. Снаружи сплошной высоченный сугроб. Вроде сугроба у забора вокруг взлётной полосы в авиапорту Нового Уренгоя: в три моих роста в середине лета. Видна только протоптанная и уже несколько заметённая стежка в снегу к воротам. Не в Уренгое - здесь. Их ни закрыть, ни открыть - заметено сугробами. Только протиснутся. Что возница и сделал. Со мной на руках. Ну приложил пару раз рёбрами. Ну так неудобно же.

Посреди двора самый высокий сугроб. Опаньки! А в сугробе дверка. Обледенелая и примороженная. А за ней еще одна. Ну зачем же меня так больно - головой об косяк. И мы - в домушке. Или -- в норушке. Темно. Холодно. Пахнет холодным кострищем, мёрзлой пылью, смёрзшемся старым навозом. Возница сунул меня к одной из стен. Посадил на лавку. Наверное это то, про что "Песняры" пели: "бо на лаву не всажу". Этот - "всадил". Возница чего-то препирался с пугалом. Пугало бегало по домишке, что-то делало. А мне стало жарко. Как-то совсем жарко. Как перед пылающим камином.

А я - нет, не сделал. И уже, похоже, не сделаю -- не успею.

Я стал стаскивать с себя армяк. Или это называется "зипун"? Потом меня повело в сторону, поплохело. Темнота снизу резко придвинулась к лицу. И ударила.

На этот раз я вырубился надолго. Насколько - сказать не могу. Я потом слышал рассказы - каждый раз продолжительность моего беспамятства увеличивалась. Последний раз говорили о сорока днях, что явное вранье. Но, видимо, пару-тройку дней я в самом деле был у грани. Не первый такой... "гранёный" эпизод. Или - "граничный"? Первый был в лесу у речки. Если бы тогда меня мужики не повязали и не повезли на казнь - спасители мои, благодетели - я бы там дуба и врезал. Или -- лапти сплёл. Очень быстро.

И это далеко не последний эпизод, когда я оказывался "на грани". Потом тоже были... случаи "из жизни пограничника". Но и этот мог вполне оказаться "самой большой жирной точкой".

Вообще, что в прежней жизни, что в этой: когда я вижу взрослого человека, я всегда удивляюсь. Не сильно, но на фоне всегда эта мысль есть: как же тебе удалось дожить? До седых волос, до ума и матёрости, до первой любви...? Ведь у каждого было столько... случаев. А ты - живой. Все еще. Удивительно.

И было, наконец, моё первое самостоятельное пробуждение. Без пинков, ударов, бросания из откуда-то куда-то... Я просто открыл глаза.

Небольшое помещение. Темноватенькое. Стены бревенчатые. А брёвнышки-то - так себе. У "новых русских" да и у "не новых финских" строят из брёвен по-мощнее. Явно не Хонка с их вывернутом наизнанку брусом. Откуда-то слева сверху идет дневной свет. Немного. И холодком тянет. Надо бы глянуть. Но первая же попытка отдалась такой болью... И в голове и в позвоночнике. Я охнул. С другой стороны помещения раздался голос. Женский. Не сильно контральто, но половая принадлежность определяется. Я еще подумал: опять глюк. Откуда в этом горилл-рубительском маразме женщина? И тут из-за загородки появилась... Моё давешнее чучело. Точно - нос свернут на сторону, кончик весит. Правда, без сопли. Платочек беленький. Какая-то кофта? Юбка? Или передник? На ногах... А я знаю как это называется! А называется эта хрень... Чуни. Точно... Хотя, может, и нет. А еще женщина была горбатой. Ведьма? Баба-яга? По фактуре подходит, но антураж, декорации... А где кот-баюн? Кис-кис-кис. Не отзывается. Ушёл по делам.

Тут я вспомнил катящуюся голову... Хватит киношных объяснений! Тут что-то другое. И очень нехорошее. Страшное... Если людям публично головы рубят... И вообще: баба-яга - мужик. Причём благородный (бай) и уважаемый, как старший брат (ага). Что-то типа титула: "наш высокородный старший брат".

Пока все это прокручивалось у меня в голове... Ме-е-е-едленно. Поскольку постоянное пребывание в положении "шандарахнутый в голову" живости мышления не способствует. Пугало (сохраним пока это название) приволокло горшок с каким-то горячим травяным отваром. По запаху - чабрец, чистотел и еще что-то. Пристроила слева от меня на столе вдоль стены, намочила тряпку и так спокойно (а называется это - "ничтоже сумняшись") сдёрнула с меня одеяло. И остался я "эз из". Перед этой горбатой дамой со скособоченным носом.

Все-таки сильно в нас эти евреи свои правила вбили. Глубоко и надолго. И в христиан, и в мусульман. "Не обнажай наготы...". Все - оттуда, из Торы. Ни у греков, ни у римлян такого не было. Буддисты до сих пор не понимают. Какие-то чукчи и те - чисто по погоде: холодно - оделся, тепло в чуме - ходи голый, пусть тело дышит. Чисто рефлекторное движение вызвало некоторое удивление у моего пугала. И было безуспешным. Поскольку ни рукой, ни ногой я шевельнуть не мог.

Чувствовать-чувствую. А шевельнуть - не работает. Отвратительное состояние. Раньше я про такое только слышал. От тех, кто в 41, в первые дни после мобилизации, попадали под сильные бомбёжки. Сходная картинка была и в Афгане. Когда по первости необкатанная молодёжь под интенсивные ракетно-миномётные попадала. Конечности тёплые, онемения нет. И чувствительности нет. Но я же ни под бомбометание, ни под артобстрел... Или... ?

Дама, тем временем, стащила с моей головы платочек. Ё-моё, а я и не заметил. Как в детстве мама при болезни заматывала. От сквозняков. А еще так покойникам челюсть подвязывают. Для придания приличного вида усопшему телу в момент последнего прощания с родными и близкими.

Дама стала протирать мне голову чистой тряпочкой, смоченной в этом самом отваре. Кажется, я собирался сказать что-то умное. Хотя трудно придумать что-то приличное в таком положении. В полном, извините за выражение, бессилии. Не в смысле - помогите виагрой. А в смысле - руки-ноги не шевелятся. Странное такое чувство - будто пустые. Но тут еще одна вещь меня поразила - ощущения кожи головы. Я же себя сверху видеть не могу. Как там моя маковка-тыковка поживает - не видно. А чувство такое, что тряпочка с кипяточечком прямо по коже черепа елозит. То есть - волос там нет. А... где? Я, собственно, по этому поводу никогда особенно не комплексовал. "Кто смолоду кудреват - тот к старости лысоват". И вообще, идеальный самец хомосапиенса выглядит как лысеющий волосатый мужичок невысокого роста на кривых ногах. Что-то там с балансом гормонов. Вообщем, "козёл безрогий" - идеальный производитель. "Безрогий" - это если у него коза - дура.