В. Бирюк - Пейзанизм

Едва мы с Ивашкой приземлились возле овчаров, как шум за столом стал стихать. Я все расспрашивал битых пастухов о случившимся. Они начали сперва взахлёб и, видно, не по первому разу, пересказывать свои сегодняшние несчастья. Но через пять минут за столом стало тихо. Овчар начал испуганно оглядываться и замолк посреди фразы. В тишине чётко прозвучало сказанное Ольбегом:

-- Так не честно, деда.

Ни дед, ни внук не ожидали, что их дискуссия станет достоянием общественности. Аким по привычке взвился:

-- Ты, сопля, меня чести учить будешь?! Вон пошёл!

Ольбег всхлипнул, задрал нос и пошёл. Ко мне. Я усадил его рядом, дал из общей миски рака и изобразил свой бросок на нос пауковской альфе. Ольбег вспомнил и развеселился. Овчары быстренько свалили, а на их место мгновенно пересели Чарджи и Ноготок. Я, естественно, подколол Чарджи на тему того, что с его манерой колоть стрелами полена можно и лесорубом подрабатывать. Мои заржали не обидно. Охрим переспросил о чем речь, потом и возле Якова пошёл смех. У Акима не хватило ума оставить все как есть. Он снова наехал на внука:

-- Ольбег! Я те сказал -- вон из-за стола! Спать пошёл!

Отправить ребёнка спать -- прямое его оскорбление. Мальчишка скис, слезы на глазах выступили. Марьяша за сына вступаться не будет -- это понятно. Остальным -- не вместно. Дело-то семейное. А я тут кто? Факеншит ублюдочный или ублюдок факеншитовый? Придавил мальчишку за плечо, чтоб тот сел на место. И в голос:

-- Ты, Аким Янович, сказал чтоб он шёл вон. Он и ушёл. Из-за твоего стола. За мой.

-- Твоего тута ничего нет! И ты пошёл вон отсюдова! Выкиньте барахло его в хлев! Пусть там с овцами обретается.

Как-то никто с места не рванулся выполнять волю господскую. Только в наступившей за столом тишине тяжко вздохнула Домна.

-- Моего ничего нет? А что ты в руке держишь? Этого рака внук твой Ольбег вытащил. А ты внуку и поесть не дал, из-за стола выгнал. Боишься, что объест? Или жадность замучила? Или впрок наестся хочешь? Так ты не боись, хоть ты внуку куска не даёшь, из-за стола гонишь, но он-то тебя в старости да немощи не бросит. Корочку-то тебе за печку кинет.

Упрёк куском хлеба для моих современников -- фигура литературной речи. А здесь -- реальность. И очень обидная. Но и упрёк в упрёке -- обвинение в жадности. Тоже весьма... Для "вятшего" - щедрость -- обязательный элемент существования. Не будешь щедрым к слугам и родственникам своим -- сдохнешь. Потому что просто бросят, не будут защищать. Хоть скупость, хоть экономность или бережливость, скромность в расходах -- для боярина -- оскорбление. А уж намёк на старость и немощь... в условиях полного отсутствия социальной защиты. По больному и неизбежному. Отчего - еще больнее.

Аким надувался долго. Никак не мог найти слов чтобы мне ответить. Апоплексический удар ему не грозит: лучники - не копейщики, толстыми не бывают. Если спереди что висит -- тетиву не натянешь. У Геродота амазонки-лучницы вообще себе одну грудь выжигали.

При астеническом телосложении деда ждёт свой собственный букет заболеваний. Не сердечно-сосудистого, а, в основном, желудочно-кишечного или опорно-двигательного...

-- Да ладно, не пыжся. Моё -- не моё. Ты лучше скажи: почему ты твою землю, тебе данную княжеской волей, сам же и не берёшь?

Дед снова загрузился, подавившись словами и слюнями. Народ безмолвствовал. Из чувства самосохранения. Указанное чувство, равно как и чувство приличия, напрочь отсутствовало у Любавы. Она и озвучила столь необходимый мне для продолжения монолога риторический вопрос:

-- Ой, а как это?

Не дело сопливице вообще за общим столом рот открывать. А уж когда такая малявка проявляет интерес в части особенностей местного землепользования... Примем за аксиому, что устами младенца глаголет истина. В перерывах между всеми остальными, этими же устами глаголящими. И ответим на этот заданный фундаментальный детский вопрос данного исторического периода.

-- Аким Янович надельную грамоту от князя получил. А прочитать -- не сумел. Плохо быть бестолковым, Аким Янович.

-- Ты... мы... я...

-- Это я понял. Я вот чего не понял. В грамоте сказано: "брать землю". Чем землю меряют?

-- От дурень малой. (Это Доман мне) Вёрстами или поприщами.

-- Кто тут дурень сам сейчас поймёшь. Акиму Яновичу землю дали. Чтоб он её взял и отмежевал. Так какой верстой землю меряют при межевании?

-- Межевой. (Это Николай с просветлённым, от ощущения приближающегося открытия века, взглядом)

-- А сколько до Паучьей веси? Пять вёрст. Каких?

-- П-п-путевых. (Это Ольбег из-под локтя высунулся. Аналогичное выражение глазного просветления в ожидании чуда)

-- А межевая верста вдвое больше путевой. Так что Паучья весь - вся на твоей земле стоит. Аким Янович. А вот почему ты с них податей не берёшь...

-- Офигеть на фиг. (Это Николай. Он за последнее время кучу словечек моих усвоил. И что интересно -- отнюдь не высокого литературного стиля)

Все-таки длина нервных волокон существенно снижает скорость проявления реакции. Первой завопила самая маленькая -- Любава. Выскочила с ногами на стол и кинулась ко мне на шею вопя "Ураа!!!". Ближайшее моё окружение тоже бурно выражало восторг. Ольбег подпрыгивал, Николай лепетал, Ивашко, хоть и не понял причины радости, но от души приложил меня ладонью по спине. Присутствующие на банкете также бурно обсуждали волнующую новость. Сразу видна разница между селянами и челядью. У Пауков сегодня во дворе мозги со слышимым скрипом проворачивались. Эти соображают лучше. Все-таки жизнь в большой усадьбе предполагает и развивает коммуникативные навыки существенно эффективнее, чем просто деревенская жизнь, даже и в немаленьком по здешним меркам, селении. Скорость срабатывания выше, форма выражения реакции -- экпрессивнее. На одном дворе живут: если отреагировал с задержкой -- могут и в морду.

На другом конце стола Аким разразился бурным, несмолкающим... кашлем. Общая застольная радость начала затихать. Под аплодисменты Якова на спине поперхнувшегося феодала-начальника. Наконец Аким отдышался, вытер слезы. Явно -- не радости. И огласил вердикт:

-- Идиот.

Хлебнул бражки для промывания горла и провозгласил более развёрнуто:

-- Дубина берёзовая бессмысленная.

Общество смутилось и затихло в ожидании убедительной и исчерпывающей аргументации.

-- Их тама сколько? А нас? Да они только узнают про твои такие слова... Тебе что, сегодняшнего мало? Ты вокруг глянь -- ты ж их всех, кто за столом сидит, под беду подведёшь. Тебе-то что -- только заявился, тебе тут ничего не жалко. А мы тут... Каждое брёвнышко потом своим, руками вот этими... А эти... все дымом пойдёт. А то я не знал... Но -- молчал. А ты вот... а дойдёт до "пауков"... Пожгут все, всех порежут... Так что молчком надо... было...