Татьяна Скороходова - Меч судьбы

— Вейр…

— Вижу, — отозвался он.

Меж мощных когтистых лап гигантским алмазом сверкало яйцо, слепя глаза до боли.

— Может… — пробормотала я, пока Вейр тащил меня дальше, мимо дракона, даже в смерти величественного и грозного.

— Не может, — отрезал Вейр. — Это — потом, сейчас главное — Хлада.

Земля содрогнулась. Я едва устояла на ногах, вцепившись в Вейра.

Север стоял перед широкой расселиной, вздыбив шерсть. Прогулки под луной кончились. Я тряхнула руками, Вейр приготовил арбалет и меч. Мы, крадучись, двинулись вперед.

Потолок опустился, заставив согнуться в три погибели, взмыл до невероятных высот, снова сузился, едва оставив место для прохода. Опершись о стену, шагнула в широкий ровный коридор, своды которого исчезали во мраке, и вросла в землю.

У стен стояли скелеты, каждый ростом с корабельную сосну, неся вечный караул. На головах нахлобучены ведра с рогами, в длиннющих костлявых пальцах мечи и копья. Лед сверкал, переливался, подчеркивая мрак глазниц и разверстых зубастых ртов.

Север еле слышно рычал, крадучись идя по проходу, словно шел по канату над пропастью. Мы осторожно шли следом меж сверкающих громадных мослов.

— Не сходи с его следа, — прошипел Вейр, вцепившись по своему обыкновению мне в локоть, словно мне могло взбрести в голову примерить ведро или отобрать меч. Черные глазницы бесстрастно взирали на наглых путников, но наказания за вторжение пока не последовало. Я уже почти могла дышать, когда Вейр закашлялся, схватился за грудь.

Вздрогнула земля, рядом со мной взорвался лед, в воздух взлетели каменная крошка, песок, слепя глаза и обжигая щеки болью. Схватив кашляющего Вейра за руку, рванула по проходу, ругаясь, на чем свет стоит.

Север ловко метался меж огромных ног, уходя от ударов копий и мечей, вызывая огонь на себя. Я мчалась вперед так, что перепуганный заяц не догонит. Вейр кашлял, задыхался, но не отпускал руки. Удар, земля ушла из-под ног, больно ударила по ступням, отозвавшись эхом в каждой косточке. Мазила! Айкая и ойкая, подбадривая саму себя и Вейра дикими воплями, под оглушительный грохот ударов, промчалась меж десятков шагающих ног, едва не расплющилась о каменную стену и нырнула, не глядя, в очередной проем. Если бы не рука Вейра, с которой мы сцепились намертво, от меня бы осталась только память.

Я повисла в воздухе. Внизу, раззявив зубастую пасть, меня терпеливо ждала огромная ледяная жаба. Голодная, видать. Поди, проголодаешься за столько веков-то… Пальцы свело, я выпустила руку Вейра и, завопив, полетела вниз.

Удар, меня швырнуло, отбросило в сторону, отлетев на десяток шагов, я покатилась по песку и замерла, с изумлением понимая, что пока ещё на этом свете, вскочив на ноги, уставилась на Вейра. Уцепившись одной рукой за трещину в скале, он, раскачиваясь, висел под потолком, в другой руке сверкал арбалет. От жабы даже пыли не осталось. Качнувшись пару раз, Вейр спрыгнул и мягко приземлился на песок, ему на голову сиганул Север, размазав колдуна по полу. Вейр не сказал ни слова, встал, оглянулся, и выдал пару сочных слов. Север зарычал, у меня пересохло во рту.

Пещера была небольшой, сухонькой, её даже можно было назвать уютной. Если ты некромант и тебе по душе уют погоста. Неизвестные мне грибы и плесень освещали комнату ровным синеватым светом, мелкий серый песок похрустывал под ногами, и все бы ничего, но между нами и черным пятном выхода повисло облако.

Сколько их здесь? Сотни? Тысячи? Глядя на эту кодлу, о тех гадах, что сопровождали нас наверху, я вспомнила почти с умилением. Здешние твари шутить, распевать баллады и рассказывать нам сказки явно не собирались, тем более что здесь, в пещерах, для них дом родной. Здесь они во сто крат сильнее.

Вейр задвинул меня за спину, Север, рыча, вышел вперед.

— Что делать будем, — просипела я пересохшим горлом.

Вейр хмуро молчал, наведя арбалет на нежить. Серо-черная дымка клубилась, меняла форму, безглазые очертания лиц возникали, тая вновь, от водоворота теней несло таким холодом, что у меня застучали зубы, этот холод проникал даже сквозь зачарованную одежку. Казалось, туман размышлял. Какие у аггелов могут быть размышления? Схарчить обоих за раз, или одного оставить на закусить?

— На нас Ольгины амулеты, мы им не по зубам, — сказала я и тут же засомневалась. — Как-нибудь прорвемся…

Дымка явно была голодна, и плевать она хотела на наши амулеты. Вейр молчал, но в его молчании мне почудилось особо молчаливое молчание.

— Вот только скажи, что на тебе его нет! Ты… Ты… Ты!

— Не надо нравоучений, — угрюмо обронил он.

Нет, ну почему, почему мужчины такие… остолопы! Предпочтут помереть легендой, чем признаться, что легенда посеяла меч! Или сломала! Ко всему мы, видите ли, и слушать ничего не хотим! Ну, Вейр, если выберемся из передряги, я тебя научу обереги любить… Нежно.

Дымка подобралась ближе. В ровном, мертвенном свете мне казалось, что на меня безглазо смотрят тысячи лиц. Кошмарных лиц.

Я достала нож.

Север рычал, мы замерли на месте, в отчаянии смотря, как надвигается, наползает чернота. Упав на колени, я поползла по песку, чертя клинком круг. След, который оставлял нож, тут же, на глазах, начал таять. Ёжики мои, это же песок, проклятый песок… Ветер, чих, бросок силы, и круга больше нет.

Нас нет.

Вейр тихим голосом начал читать заклинание. Несмотря на то, что Вейр хрипел и сипел, древнеэльфийский звучал, отражаясь от стен, отдаваясь тихим, мелодичным эхом, стало немного легче дышать, у меня загорелись щеки. Тени замерли, сгустились, я успела дочертить круг, но эта эфемерная защита ненадолго. Тяжело дыша, я встала с колен, отряхнула песок, глянула Вейру в глаза.

Он сунул арбалет за пояс, взял меня за плечи. Смотрел долго, не отрываясь. Сердце замерло, перевернулось, боли я не почувствовала, но внутри меня будто что-то оборвалось.

Я поняла, чего он хочет.

— Нет, не проси, — я отшатнулась.

— Да, — он не отпускал моих плеч, вперившись своими глазищами. — Ты выйдешь, Север укажет тебе дорогу. Ты должна идти, Зоря. Им нужна помощь. Мне нужно, чтобы ты выбралась.

Я сглотнула. В горле застрял огромный, ледяной ком. Ольга… Теперь Вейр. И Киннан, Ириэлла. Там, наверху. Не просите меня, не заставляйте делать выбор…

— Должен быть выход, — прошептала я.

— Выхода нет, и ты это знаешь, — проговорил он, не сводя с меня взгляда своих пронзительных светло-серых глаз. — То, что ждет меня, может освободить тебя от смешения сил. Шанс есть. Хоть и крохотный.

Я много чего хотела ему сказать. Что не нужна мне такая жизнь. Что плевать я хотела на смешение. Что, если он уйдет… Хотела, и молчала. Пусть меня растерзают аггелы, не скажу. Скажу — значит, попрощаюсь. Навек. Сколько раз я умничала про себя, закрывая глаза покойнику, глядя на безутешных родственников, мол, надо ещё при жизни говорить любимым, что они дороги, нужны, что они любимы… А сейчас сама, как распоследняя дура, стою, молчу, и не могу выговорить ни слова. Как легко давать советы, когда беда коснулась других! Я обернулась, посмотрела на тварей.