Павел Ганжа - Дети Земли

– Ну, наглец… – только и смогла вымолвить девушка.

Тишина Грота Уединения теплым шерстяным пледом привычно укутала посторонние звуки, оставив только журчание воды и шелест листьев. Последнее время Эолану все чаще приходилось сообщать плохие новости Первому Сыну именно здесь – в Тихой Чаще. Это сокращало церемониал общения, но доставляло определенное неудобство. Ведь в Гроте Уединения вопросы Первого Сына не связывались ритуальными обременениями, обязательными при аудиенции в Алмазном Зале. И эти вопросы нельзя было назвать очень приятными.

– Лесная Ветвь здесь,- в соответствии с Каноном изрек формальное приветствие Эолан, подходя к древнему ясеню, возле которого отдыхал Первый Сын.

– Опять дурные вести, – нарушая правила Канона, ответил на приветствие носитель Алмазного Венца. Ответил не вопросительно, а утвердительно, словно заранее зная, о чем сообщит ему Лесная Ветвь.

– Да, Первый Сын.

– Что на этот раз?

– Двое Детей из Лесной Ветви вернулись в Лоно Матери. Вопреки своей воле…

– Кто?

– Сильтаор и Миллнир.

– Ищущие… лучшие Ищущие, если не считать Алниора, – чуть слышно промолвил носитель Венца и сложил пальцы в знак скорби.- Дар последнего вдоха…

– Да.

– Почему?

Эолану вдруг захотелось изобразить типичный жест хомусов – развести руками, но он удержался от неуместного нарушения Канона общения и замер в позе покорности.

– Наследники гвархов настолько могущественны, что вернули в Лоно Ищущих Лесной Ветви? Или это наделенные Силой зверушки? Лесная Ветвь пересохла? – в голосе Первого Сына штормовыми волнами клокотала сдерживаемая ярость.

Эолан склонил голову.

Штормовые волны гнева не обрушились на покорного, носитель Венца усмирил ярость.

– Хомус, отправивший Алниора на путь в Лоно Матери, прекратил существование?

– Нет, Первый Сын, – ответил Эолан, и пока ветер слов вновь не раздул пламя гнева, попирая Канон, поспешно добавил: – Хомус найден Талилом из Видящих Лесной Ветви…

Пламя гнева опало.

– Кто?

Эолан извлек из памяти образ виновника гибели Алниора, и продемонстрировал властителю.

– Внешне ничем не примечательная зверушка… но есть в этом хомусе что-то странное.

– Покарать!- Повеление носителя Алмазного Венца тяжелой ртутной каплей упало в журчащую тишину Грота Уединения.

Склоненная голова Эолана свидетельствовала о внимании и почтении к высочайшему повелению.

– Хомуса вернут в Лоно Ищущие Лесной Ветви… и Ведающие Горной Ветви.

Позорное для Лесной Ветви слово носителя Алмазного Венца Эолан принял смиренно.

– Да, Первый Сын.

Короткий взмах кисти венценосца свидетельствовал об окончании аудиенции.

Спустя дюжину ударов сердца шорох шагов Эолана истончился и утонул в шелесте и журчании Тихой Чащи.

Провести вечер в общении с симпатичной девушкой не получилось. Переговорив с высоким начальством, Оспешинский взял номер телефона Никиты и куда-то убежал, игнорируя протестующие возгласы хозяйки квартиры. Селин также решил воспользоваться оказией и отлучился на часок, сподобившись за указанное время еще раз плотно перекусить в ближайшем кафе, приобрести бутылку французского вина, коробку конфет и скромный букетик из полутора десятков белых роз, которые, как выяснилось, нравились волшебнице, отрепетировать пяток-другой витиеватых комплементов, и даже мысленно выстроить далеко идущие планы… Увы, упомянутый джентльменский набор опробован в деле не был.

Осуществлению грандиозных, далеко идущих планов помешали, в полном соответствии с универсальным, всеобщим и вечным, законом подлости, обстоятельства. Для начала – в виде одного лохматого очкарика – ашера. Оспешинский перехватил Селина возле подъезда дома Виктории, когда тот с букетом наперевес собирался идти на штурм оборудованной домофоном двери. Никита так глубоко погрузился в обдумывание наполеоновских планов (кто-то, вероятно, назвал бы их буйными фантазиями), что утратил бдительность и не замечал ашера до тех пор, пока тот не дернул Селина за рукав.

– Что?- "Наполеон" вынырнул из мира планов-фантазий и уставился на представшего перед ним Оспешинского. Пару раз мотнул головой, дабы отогнать неприятное видение – не помогло. Видение не исчезло и противным голосом спросило:

– Ты куда намылился?

– Как куда?- удивился Никита, окончательно возвращаясь в реальность.- Это… извинения за беспокойство принести надо.

– Понятно, – хмыкнул Оспешинский.- Некогда извинения приносить. Разворачивай оглобли и в машину садись. Вон, за детской площадкой стоит,- Виктор показал на запыленный синий "Фольксваген".

– А-а?…

– И "извинения" свои туда же складывай,- перебил Селина ашер. – Лучше – в багажник.

– А Виктория?

– Она тоже сейчас к нам присоединится… – осклабился Оспешинский.- Не боись.

Утешившись обещанием и вздохнув, Никита потопал к старенькому Фольксвагену. И сам себя по пути строгое внушение сделал. Что-то он сильно расслабился после разговора с Викой и ее лохматым другом – утратил бдительность. И ашера не заметил, и вообще, окружающую обстановку не контролировал. Распустил розовые слюни, размечтался. Даже ауры не просматривал, что делал теперь почти на автомате. Тут целый батальон ребят в длиннополых балахонах мог спокойно мимо промаршировать – Селин бы не обратил внимания. Разве что… с оркестром. И его любимая сверхинтуиция давно себя не о себе не заявляла.

Говорят, что не стоит поминать черта, а то он привяжется. Еще есть много соответствующих поговорок: про побудку тихого лиха, о пришествии того, кого вспомнишь, и тому подобное. Народ не зря эти поговорки и пословицы придумал. Народ мудр. Селин успел дойти до автомобиля, открыть дверь и разместить цветочную и винную части джентльменского набора на заднем сиденье, когда ему пришлось убедиться в справедливости и мудрости поговорок. Никита уложил букет и начал разгибаться, и в этот момент его невероятная интуиция (вернее, одна из ее ипостасей – чувство опасности) ударила по нервам главным калибром. Ударила столь мощно, что Селин едва не подпрыгнул, пробив макушкой потолок машины. Или подпрыгнул, но не заметил, удачно миновав металлические плоскости авто.

Выпроставшись из зева "Фольксвагена", Никита выронил конфеты на землю, утрамбованную колесами машин до асфальтной плотности, вцепился руками в дверь и завертел головой. Метрах в десяти справа заметил смутно знакомое туманное марево, потянулся за пистолетом, по-прежнему покоящимся сзади за ремнем, дабы применить оружие по назначению, но благородный порыв пропал втуне. До "Макара" Никита дотянулся, выдернул его из-за ремня и навел в сторону туманного марева, но выстрелить не смог. Откровенно говоря, и не пытался, и рычажок предохранителя не двигал – просто осознал, что пистолет не заряжен. Все патроны он израсходовал на упырей в сквере, а запасную обойму взять не догадался. Активизированный выбросом адреналина мозг Селина мгновенно породил пару десятков ярких и сочных выражений для описания собственных слабоумия и непредусмотрительности. Однако произнести их вслух возможности не представилось. И вообще, времени для рефлексии и самобичевания противники не дали. Самым наглым и противоестественным образом.