Юлия Баутина - Вереск и звезды

— Так для чего все же Каленгладу понадобилось отправлять в Аннуминас девицу, да еще из дивного народа? — этот вопрос часовой задал приглушенным голосом, видимо, в расчете быть услышанным только теми, кто находился у костра, однако, не учтя тонкого эльфийского слуха.

— Было сказано, для подмоги, — ответил Тадан. — Понемногу начинаю верить, что это, действительно, так.

— Подмоги? — часовой недоверчиво хмыкнул. — Какого рода? Еду там и без того найдется кому готовить, а к раненым я бы ее не допустил. Еще в обморок свалится при виде крови. Раз уж пришла, лучше бы в цитадели осталась на лютне играть да покрывала шить. Все больше пользы было бы.

— Зря ты так, — сказал кто‑то из прочих дунаданов. — Не стоит обманываться ее видом. Она из таварвайт. У них женщины умеют убивать не хуже мужчин, а мужчины весьма преуспели в этом искусстве. Так что кровью ты ее вряд ли удивишь.

— Оставь, Нимбеллас. Дивный народ никогда не был народом убийц, — вмешался Тадан.

— Калаквенди — возможно, но не лесные эльфы. Недаром же говорят: с волками жить — по–волчьи выть. А волки в Лихолесье самые мирные из соседей. Ты сам озвучил ее прозвище — Горделерон, шкуродер. Полагаешь, его за просто так дают?

— Охотник и убийца — это все же разные вещи.

— Разные, но с единой сутью, которая в Городе Королей окажется не лишней. Думаю, не ошибусь, сказав, что у предводителя Каленглада далеко идущие планы. Причем не по изничтожению простых гробокопателей.

— Ерунда, — решительно сказал Тадан. — Каленглад никогда бы никого не послал в пекло в одиночку. Даже самого лучшего воителя, а уж тем более… — следопыт осекся.

— А с чего это, кстати говоря, ты так рьяно заступаешься за нашу гостью? — с плохо скрываемой насмешкой спросил часовой. — Успел положить на нее глаз?

— Не успел, — быстрее, чем следовало бы, ответил дунадан. — А ты считаешь это единственным поводом для доброго слова?

— Почему же? Я могу назвать еще с десяток, но этот самый приятный. В конце концов, раз уж повелитель Арагорн присмотрел себе жену среди дивного народа, почему бы еще кому‑то не сделать то же самое? Королевства ты к ее ногам, конечно, не положишь, ну, так и она, вроде, не королевских кровей. Глядишь, на что‑нибудь попроще согласится.

Глухо стукнул опрокинутый чурбак — один из тех, что были расставлены вокруг костра вместо скамей.

— Благодарю за заботу, Нетрандир, — в голосе Тадана зазвучали металлические нотки. — Но, когда мне понадобится твой совет, я о нем попрошу.

— Не сомневаюсь, — невозмутимо отозвался часовой. — А жаль все же, что очаровательный охотник, утомившись с дороги, спит на голых камнях крепче, чем на пуховых перинах. Интересно было бы узнать, сколько столетий она уже отмерила. Может, еще Аннуминас во времена его расцвета застала?

Нейенналь открыла глаза и резко выпрямилась. Она, конечно, не ожидала от следопытов изысканности нолдор. Да что уж там, она, признаться честно, не любила присущих нолдор велеречий, когда в каждом слове можно усмотреть двойной, а то и тройной смысл, но всему есть свой предел. Неужели в половине дня пути от кишащих ангмарцами развалин Города Королей, на побережье, по которому бродят кергримы и блудные огни, на исходе ночи у человеческих мужчин не могло отыскаться иной темы для разговоров кроме таварвайт, которую они видят первый раз в жизни?

Тадан, слегка ссутулившись, стоял между ней и стражами Мен Эрайн. Точно так же, только с мечом в руке, часом раньше он готовился встретить кергрима. Вязкая тишина, разлившаяся по сторожке, казалась предвестьем грозы.

— Если интересно, скажу, — громко и отчетливо произнесла Нейенналь, лишь бы разрушить тишину. — Я никогда не видела Аннуминас исполненным жизнью, поскольку в первый раз пересекла Мглистые горы всего лишь восемь десятков лет назад. Чем гадать, гораздо быстрее и проще было бы спросить. Не так ли?

Следопыты обернулись.

— Ну вот, разбудили, — с неожиданным сочувствием заметил часовой. — Или же ты и не спала?

— Не спала, — ответила охотница. Не объяснять же, что таварвайт истинный сон, как его понимают люди, вовсе не дарован.

— И у тебя, Нетрандир, появился еще один, самый весомый, повод взять назад поспешные слова, — в голосе Тадана по–прежнему звучал металл.

— Остынь, старина, — примирительно сказал Нетрандир. — Она, похоже, и сама за себя постоять может. И если отыщет в услышанном хоть что‑то оскорбительное, пусть скажет — извинюсь. Хотя извиняться здесь не за что.

— И вправду, за что приносить извинения? — холодно отчеканила таварвайт, глядя в глаза следопыту. — Слова атани подобны ряби на воде. Сегодня есть, а завтра нет. Ни слов, ни того, кто их произнес. Так стоит ли воспринимать всерьез водную рябь?

— Достойный ответ, — усмехнулся Нетрандир. — Воистину достойный бессмертного. Только как ты тогда оказалась здесь, если сама в него веришь? Неужели повиновалась приказу атани? Рискнула всмотреться в рябь на воде?

— Да, рискнула, — ответила эльфийка. — Рябь порой складывается в любопытные узоры. Увы, слишком недолговечные.

Пружинисто поднявшись на ноги, она покинула сторожку и, взобравшись на поросшую бурьяном гору дробленого камня, оставшегося от соседнего здания, остановилась, глядя на озеро. Над Ненуиалом занимался холодный рассвет, однако лучи едва поднявшегося над горизонтом светила еще не успели коснуться воды, и оттого озерная гладь, заключенная в оправу из высоких холмов, сохраняла насыщенный цвет синего сапфира. Вид был прекрасен, но он стал бы еще лучше, если бы Нейенналь удалось не расслышать обращенные к Тадану слова третьего из стражей Мен Эрайна:

— Кажется, я начинаю понимать встреченного вами кергрима.

— Он просто не имел чести прежде встречаться с благородным Лаэрданом, — отозвался дунадан. — Да и тебе не мешало бы как‑нибудь попытаться с ним побеседовать, чтобы было с чем сравнить.

Охотница фыркнула, попробовав представить нолдо, по собственной воле снизошедшего до разговора с атани. Хотя дом Финарфина и считался более терпимым к людям, нарисовавшаяся картина все же отдавала нереальностью.

Пришедший с восточных холмов ветер принес с собой горьковатый запах полыни и кострового дыма. Нейенналь опустилась в жесткую траву, коснувшись ладонью глыбы мраморного известняка, выступающей из‑под тонкого слоя наносного дерна. Камень был холоден, словно лед. Так холоден, что, как ни старайся…

- …никогда не сможешь согреть… — шепнул запутавшийся в травах ветер.

Охотница удивленно приподняла бровь. За десятилетия странствий она ни разу не вспоминала слова отца, произнесенные в день прощания, но стоило признать, что к Эвендиму они подошли бы в самый раз. Здесь в достатке было и ютящегося на бесплодных склонах вереска, и развалин, в которых, как в курганах, покоилась былая слава людей Запада. Суровый северный край нравился таварвайт, и возможно… да, вполне вероятно, что когда‑нибудь, сочтя, что путь завершен, она, действительно, остановит свой выбор на Эвендиме.