Марина Ефиминюк - Игры по чужим правилам

Сознание ведьмака захлопнулось. Догадавшись, что его воспоминания украдены, парень жестко отбросил мою руку. Лицо замкнулось, брови сошлись на переносице.

— Пошли вы! — злобно бросил он и твердым шагом направился к каменной лестнице. — И не пяльтесь мне в спину! — Раздалось из темноты.

Я замерла в объятиях Филиппа, в голове молоточком стучала тревожная мысль: Заккари, что ты скрываешь? Какую глупость ты совершил?

Кто-то осторожно погладил меня по щеке, и, вздрогнув, я открыла глаза. В темной спаленке было очень жарко. Сброшенное во сне одеяло скомкалось в ногах, простыни сбились, оголив матрац.

Рядом с кроватью на корточках сидел Филипп. Лицо тонуло во мраке, но, кажется, он улыбался.

— Господи, сколько сейчас время? — Сонно растерев глаза, я поморщилась — порез на ладони отозвался тягучей болью.

— Начало третьего. — Ведьмак выпрямился. — Вставай, ты должна кое-что увидеть.

Недовольно замычав, я зарылась лицом в подушку, тем самым решительно отказываясь подниматься.

— Ты очень удивишься, — с улыбкой в голосе пообещал Филипп. — Просыпайся.

— Ладно, уговорил, — сдалась я. — Отвернись.

— Ну, хорошо. — Не смотря на то, что просьба и вызвала ироничный смешок, он все-таки повернулся спиной. — Саш, если припомнить, сколько раз мы видели друг друга без одежды, то твоя стыдливость умиляет.

— Будешь ехидничать — выставлю в коридор, — вполне серьезно пригрозила я и перекатилась на другую сторону постели.

Ото сна тело плохо слушалось, а потому движения получались очень неуклюжими. Я подхватила с кресла джинсы и, натягивая их, едва не потеряла равновесие.

— Мне тут в голову пришла одна забавная вещь. — Прослушиваясь к возне и сдавленным ругательствам, Вестич по-прежнему послушно разглядывал задернутые портьеры. — Ты даже не поинтересовалась, куда я тащу тебя в начале третьего утра.

— Ты — труп, если тащишь меня на улицу, — буркнула я, прячась в ванной комнате, но моментально приоткрыла дверь и проворчала в щелку: — И прекрати со мной заигрывать, приятель!

Филипп сдавленно фыркнул.

Когда мы, наконец, выбрались из спальни, то меня поджидало новое открытие. Воздух в коридоре прогрелся до комнатной температуры, хотя еще вечером без теплого свитера начинало лихорадить от холода. Неприятный душок старого чердака исчез, а тишина сонного дома наполнилась умиротворением: никаких потусторонних шепотков, поскрипывания половиц или кряхтения старых стен.

— Чувствуешь? — насторожилась я, озираясь вокруг. — Дом, как будто, изменился.

— Пойдем, — пряча улыбку, парень взял меня за руку и потянул к лестнице. — Ты сейчас все поймешь.

— Умеешь ты напустить тумана, — только для марки проворчала я, хотя сама, даже босая и раздетая, побежала бы за Филиппом на промозглую улицу. Да, что там, на улицу — на другой конец города, если бы он просто позвал и вот так, обыкновенно, сжимал мои пальцы в теплой ладони.

Спустившись в холл, мы минули большую гостиную, где важно тикали высокие напольные часы. Сквозь окна в окутанные ночной мглой помещения падал тусклый свет дворовых фонарей. Темнота никогда особенно не страшила меня, скорее погружала в странное ожидание чего-то невероятного и волшебного.

— Подозреваю, что ты тащишь меня в чулан, — убийственным тоном прокомментировала я, вспоминая осла из мультфильма про зеленого тролля. Перед мысленным взором так и встала смешная ушастая физиономия, повторяющая в пятый раз: «Уже приехали?»

— Промахнулась, — хмыкнул Филипп.

А потом мы вошли в раскрытые настежь двери оранжереи, и я остолбенела с открытым от изумления ртом. Зимний сад цвел. Воздух насытился свежестью. Совсем как прежде, в больших кадках зеленели огромные фикусы, пикированной макушкой упиралась в потолок ожившая пальма с листами-опахалами. На мигавших разноцветными огнями гирляндах вытянулись еще пока тоненькие и несмелые ростки вьюнков. Пересохший комнатный фонтанчик с пожелтевшими от ржавчины желобками оброс густым покрывалом мха.

Под ногами крошились засохшие листья, в босые ступни впивались острые веточки. С тех самых пор, как растения погибли, пристройку закрыли и ни разу не убирали. Наверняка с утра оранжерея будет удручать разгромом, но сейчас она выглядела самым сказочным местом в доме.

— Твоя мама уже знает? — не придумав ничего пооригинальнее, брякнула я.

— Она и обнаружила.

— Обрадовалась?

— Скорее испугалась, — мягко усмехнулся Филипп над суеверным страхом матери. — Аида не приемлет вещей, которых не может объяснить.

— Но как такое возможно? — Я развела руками, имея в виду буйный рост цветов.

— В Гнезде было уютно, пока в Снежане не проснулся дар. — Парень пожал плечами. — Мы уничтожили проклятье, и дом проснулся.

— Только местами не поменялись. — Я поежилась. — Ведь нас ждут неприятности?

— Нет. — Вестич покачал головой и спрятал руки в карманы. Тотчас же стало ясно, что он бессовестно лжет. — Поверь, у этой истории счастливый финал.

— Мы будем жить счастливо и умрем в один день?

— И совершенно точно никто не умрет.

Мы примолкли. Филипп поддел носком кеда осколок от разбитого глиняного горшка и, окинув зимний сад долгим взором, наконец, произнес:

— Похоже, пора ложиться. До завтра?

— Пока.

Он что-то хотел добавить, но промолчал. Кусая губы, я проводила спину уходящего парня жалобным взглядом.

— Эй! Ты прав! — Мой оклик, как будто, прозвучал со стороны. — Я действительно злюсь и превращаю тебя во врага! И да, меня бесит, что ты спокойно двигаешься дальше, а я топчусь на месте!

Я замерла, ошарашенная собственным признанием. Вестич резко остановился, но даже не потрудился хотя бы оглянуться. Его плечи напряглись.

— И он красиво промолчал, — прокомментировала я в духе Зака, чувствуя себя полной дурой. Тоже мне, нашла удачное время для выяснения отношений!

— Продолжай.

— Да нет… ничего… просто… — Окончательно запутавшись, я сердито выдохнула и проворчала: — Я извиниться, типа, пыталась.

Филипп развернулся и с непроницаемым выражением на лице пристально посмотрел на меня.

— Саш, у тебя нет причин злиться, потому что мы по отдельности. И знаешь, даже «под кайфом» от проклятья меня поразило, с какой легкостью ты тогда… — парень усмехнулся и произнес с выражением: — отделились.

— Мне было нелегко.

— Неправда, — покачал головой Филипп.

Я не собиралась каяться или признаваться, что, из гордости оставив любимого человека, жила в натуральном чистилище. Как будто по секундной прихоти отрезала себе руку или ногу, а потом, жалкий инвалид, пыталась существовать.

— Тогда верь, во что хочешь, приятель! — Разозлившись, я быстро направилась к распахнутым дверям оранжереи и, проходя мимо ведьмака, бросила: — Можешь не провожать.