Николай Воронков - Порыв ветра [СИ]

Я медленно шла по дороге, и мне становилось всё хуже и хуже. В какой-то момент я вдруг поняла и причину. Дело в убийствах. Нет, не так, дело во мне. Я ни на мгновение не усомнилась в правильности содеянного, и если бы пришлось, сделала это снова и снова. Но это ничего не меняет. Я поняла, что меня гложет — я превращаюсь в убийцу. Даже не в убийцу, а в ПАЛАЧА. Я заменила собою всех — и следователя, и судью, и суд присяжных. И для вынесения приговора мне нужно всего одно мгновение и лишь собственные чувства. Но ведь это неправильно! Я не знаю как правильно, но не так. И на Земле не было никаких доказательств вины тех парней, кроме моих видений. И здесь наверное можно было убивать не всех подряд, а только одного-двух, самых виновных. Кто я такая, чтобы в совершенно чужом мире судить чужие поступки? Сама ведь заставила мужика перерезать себе горло только за то, что он посмел схватить меня. Чем я лучше? Если уж подходить строго, то и я сама заслуживаю смерти. А что меня ждёт впереди? Я даже остановилась. А ждёт то же самое — мужчины, грубые поступки, моё желание убивать за подлость и надругательство над женщинами. И снова смерть, смерть, смерть.

И это надо делать, но почему я? Почему было не поручить это всё мужчине, который будет этим гордиться? Благородному рыцарю, с руками по локти в крови подлецов? Зачем поручать это мне, одновременно наградив способностью чувствовать чужую боль? Убила — почувствуй сама, что это такое! Для равновесия, так сказать.

А кто сказал, что я имею на это право?! Что кто-то мне это поручал? От такой простой мысли подкосились ноги, и я уселась прямо на землю. Сняла амулет Гернады и осторожно погладила его. Неужели я всё поняла неправильно? Ведь Гернада — мать — воительница. В первую очередь — мать, и лишь во вторую — воительница. А я что творю? И что я вообще должна делать? Зачем мне вообще мои способности, если я их использую только для убийств?! Не проще ли научиться махать какой-нибудь саблей? Тогда хоть будет немножко более честно — обвинила — докажи мечом. Не можешь — сдохни сама за ложное обвинение. А так — всего лишь палач женского рода.

Поднявшись, снова пошла по дороге. Странное состояние полубреда. Я словно разговаривала с кем-то, что-то доказывала, что-то требовала, что-то просила.

Продолжалось это бесконечно, и возникший чуть ли не перед самым носом забор из брёвен я сначала не восприняла как нечто рукотворное. С удивлением ощупала гладкие стволы, и только потом начала немного приходить в себя.

Огляделась вокруг и ещё больше удивилась. Оказывается, я пришла к какой-то деревне. А сзади, в каких-то десяти метрах от меня стоял Мармук с остальными наемниками. И повозка была здесь. Когда они успели меня догнать? Не помню.

Стучаться в ворота не пришлось — над воротами уже виднелось с десяток голов, и кажется несколько человек целились в нас из луков. Но Мармук стоял молча, будто чего-то ждал. Через некоторое время ворота чуть приоткрылись, и в узкую щель протиснулись трое мужчин. Крепкие, в простой холщовой одежде, но с большими мечами в руках. Остановились, не отходя далеко от ворот, и снова наступило молчание. Через некоторое время, наигравшись в молчанку, Мармук подошел к повозке и приподнял плащ.

— Нашли на дороге — он кивнул на лежавшую в беспамятстве женщину — Кому отдать?

Один из мужчин чуть приблизился, рассматривая женщину.

— Одну?

— Рядом, в лесу, нашли ещё троих мужчин и десяток наемников. Все мертвы.

— Кто?

— Мы нашли мертвых, а женщина была не в себе. Если очнётся — может расскажет. Кому отдать?

Мужчина почему-то указал на меня.

— Эта тоже не в себе. Тоже там нашли? Может она что-то видела?

Мармук ощутимо напрягся.

— Нет, она с нами. Увидела такое в первый раз, вот и…

Мужчина понятливо кивнул.

— Ладно, заходите. Расскажешь всё подробно.

По улочке нас провели на главную площадь деревни, вокруг которой тесным кольцом стояли дома. Наемников обступили набежавшие жители, и вскоре женщины заголосили, узнав причину нашего появления.

Я отошла в сторону и присела на лавочку — совершенно не хотелось ещё раз выслушивать подробности собственных дел. Жить по-прежнему не хотелось. И видеть и слышать других — тоже.

Когда какая-то женщина подошла ко мне, встала на колени и стала что-то просить, протягивая мне свёрток тряпья, я испытала только раздражение. Ну, что, что ещё надо?! Хотела даже оттолкнуть её, пнуть, но женщина, похоже, готова была на всё, даже когда я нахмурилась. А от моего «нахмуривания» последнее время шарахались даже мужчины с мечами.

— Сестра, прошу тебя! Госпожа Натис, прояви милость!

И так бесконечно. Отупелые мозги постепенно удивились — какая я ей сестра? Какая я ещё госпожа для этой незнакомой женщины? Откуда она знает моё имя? Наконец я сдалась — надо разобраться, ведь всё равно не отстанет.

— Ну что тебе?

Женщина тут же сунула свой свёрток мне. И снова:

— Сестра, прошу тебя! Госпожа Натис, прояви милость!

В руках у меня почему до сих пор был амулет Гернады. Я его что, не выкинула? Ладно сделаю это потом, без свидетелей. Снова одела его на шею.

Недоумевая, развернула свёрток и чуть не бросила его на землю, задохнувшись от отвращения и ужаса. Внутри лежал ребёнок месяцев шести, но в каком виде! Больше всего он напоминал паучка — синюшнее лицо, худенькие, словно веточки, ручки и ножки, огромный, раздувшийся живот. И запах… Запах гниения и смерти. Уж этот запах я теперь уже ни с чем не спутаю. Ребёнок вызывал одновременно и жалость и отвращение. Я с ещё большим недоумением посмотрела на женщину.

— Что ты от меня хочешь? Его нужно срочно нести к врачу.

Но женщина будто потеряла рассудок, и стала хватать меня за ноги, и снова это бесконечное:

— Госпожа, только на вас надежда. Помогите!

И тут ещё кулон неожиданно наградил меня болью, словно требуя от меня решительных действий. Я вздрогнула, пытаясь понять приказ. Неужели Гернада требует от меня убить и этого малыша?! Он мне не нравится, вызывает отвращение, но неужели только за это он заслуживает смерти от меня?! Внутри всё буквально закипело от такой несправедливости. Я замерла, пытаясь разобраться в своих чувствах, но удары боли последовали один за другим — делай, делай, делай. Тело от боли дергалось так сильно, что женщина испуганно попятилась, глядя на меня округлившимися глазами.

Но я не сдавалась, и удары вдруг прекратились. Я посидела немного, приходя в себя, потом вытерла мокрое от пота лицо. Ладошка стала такой мокрой, словно я зачерпнула воды из ведра. Поддавшись невольному порыву, своей ладошкой протёрла мордашку ребёнка и снова вздрогнула — ребёнок буквально горел. Теперь ребёнок вызывал больше жалость — такой маленький, и так разболелся. Но что я могу для него сделать? Осторожно ощупала, но причина была понятна и так — живот был раздут и твёрд как камень. Скорее всего, у него запор и газы. Нужна опытная бабка, может надо напоить отваром укропа, может ещё что. Наверняка есть местные аналоги, но я о них понятия не имею. Что же делать?