Андрей Круз - Рейтар

— Верховного пастыря в Рисс назначил брат его, Дорн Кривозадый, он же клир церковный возглавил сейчас. А как тот в Рисс прибыл, так сразу болеть начал, уже и говорить не может, по слухам. А всеми церквоными делами Берг заправляет. Слышал про такого?

— Слышал. К обновленцам перешел, с Союзом Городов дела крутит.

— Верно, так и есть. Дорну, как и Орбелю, он первый враг. Чуешь, какое варево на огонь поставили? Так что правильно ты решил, если мстить и кровью выкуп брать — тебе к нам самая дорога. Начнется скоро. Ладно…, - Бейвер поднял кружку с вином, — За твоих выпить хочу.

Я молча поднял свое вино.

Голос Бейвера звучал сухо и монотонно, но что-то внутри мне подсказало, что собеседник искренен сейчас. И вправду понимает меня. И что-то еще кроме этого подразумевает.

— Добрый народ был, — сказал он, подняв кружку с вином. — За них пью, покой им и свет.

— Покой и свет, — повторил следом я.

Так и выпили. Затем, утерев усы, он сказал:

— Старший мой тебя возьмет, точно. Только Пейро здесь не будет, а я за ним пойду через час, примерно. Хочешь, иди со мной, там и поговоришь. Или завтра нас ищи.

— Пойду. Почему не пойти.

— Если голоден, лучше здесь поснедай, — добавил Бейвер. — Куда пойдем, там втридорога и гадко. Бордель это.

— Бордель? — чуть удивился я.

Такие места не посещал еще со времен солдатчины своей, да и тогда не часто. Не было желания потом вместо шрамов боевых следами дурной болезни красоваться.

— Бордель, — кивнул Хрипатый. — Там те, с кем Пейро говорить должен, за постоянных гостей. Тот еще народ.

По тому судя, как он это сказал, я решил, что опасается Хрипатый этого места, равно как и тех, кого там встретить должен. И вольный, то есть я, желающий поступить на службу, ему как благодать богов на голову свалился. Так бы один пошел, а то вдвоем. А почему вдвоем?

— А что, много ты здесь народу уже набрал?

Он меня понял правильно, кивнул, к вину приложился, затем сказал:

— Кого набрали — уже дальше отправили. Нам люди в лагере нужны, где полки собирают, а не здесь. Договоримся, и ты дальше поедешь, а я тут останусь. Ты кем, кстати, по должности был?

— Взводным был до недавних дней.

— Это хорошо, — кивнул он одобрительно. — Во взводные назначения сразу не обещаю, а вот десятником сделать могут. Хотя, ваших ценят, у вас тактика что у рейтаров, могут и взводным.

Тут подавальщик подошел, и я у него поесть попросил. И получил вскоре большой кусок буженины на хлебе с сыром и овощами. Разносолами тут не баловали, а больше так, едой тех, кто на бегу перекусывать привык, потчевали. Но буженина была свежая и хлеб такой, что корка на всю корчму хрустела.

— Ну что, пошли тогда, — сказал Хрипатый, глянув на карманные часы. — Пора нам. Пока дойдем, пока то да се… В борделе этом, его «Пьяной русалкой» зовут, все время возле меня будь. Сам в драку не лезь, но жди любой пакости. Нет у меня доверия там ни к кому. Если увидишь, что я за пушку схватился, пали по каждому. Но если дело до ножей, стрелять не моги, стража сбежится, хоть кулаками бейся, хоть вон кинжалом своим отмахивайся. Понял?

— Чего же тут непонятного?

— Тогда пошли.

Дело шло к вечеру, и зной с пыльных улиц свободного города Рюгель уже уходил. Свежестью несло с моря, и этот ветерок даже развеял немного запах конского навоза и мочи, который был основным на улицах вокруг рынка. Дальше, правда, стало почище, да и дома пошли побогаче. Ну и публика поприличней по улицам гуляла. Случалось видеть и кабаки для «чистой публики», где сидели мужчины в белых визитках и белых шляпах, а с ними дамы в маленьких кокетливых шляпках и кружевных перчатках. Играла музыка, все больше скрипки и арфы, звенела посуда.

Но ближе к порту все это благолепие опять начало нарушаться. Сначала был небольшой торговый район, сейчас пустынный и тихий, а уже за ним показался порт с целым лесом мачт, перекрещенных реями. А вскоре я увидел и первый красный фонарь над дверью, а возле дверей стояла дебелая пышногрудая девица в корсете, затягивающем ее белоснежные жиры до невозможных пропорций, а ее пышные ляжки выпирали из высоких то ли чулок, то ли сапог, кончавшихся у самого причинного места. Еще у нее была кокетливая шляпка в форме таблетки, с редкой и немного рваной вуалью, через которую масляно блестели пьяные поросячьи глазки.

— Морячок, ласки ищешь? — спросила она таким мелодичным голосом, словно кто-то поблизости сковородку ножом чистить пытался.

— Не ищу, девица, — отмахнулся Бейвер. — И уж если бы искал, то не твоей.

— А я тут не одна! — объявила она, ничуть не обидевшись. — Зайди в дом и выбирай.

— В другой раз, когда мозги совсем пропью.

— Мозги нам без надобности, даже стручок свой пропить можешь, кошелек не пропей, главное! — захохотала она над моими словами, свистнула нам в след пронзительно и тут же пристала к другому прохожему.

Так повторилось у следующего красного фонаря, и еще у одного, а потом Бейвер даже отвечать перестал на нахальные заигрывания портовых шлюх.

Трактир «Пьяная русалка» нашелся сразу, располагался он у самых портовых ворот. Видимо, для вящего соответствия названию, кто-то сбил вывеску в виде кривобокой девки с рыбьим хвостом и уродливым лицом с двумя красными пятнами, изображавшими здоровый румянец на щеках, и теперь она жалко болталась над входом на одном хвосте, поскрипывая на слабом ветру. Дверь же была тяжелая, какую и иной пушкой не выбьешь сразу, случись такая нужда.

Бейвер толкнул ее, вошел, жестом приглашая меня идти за ним. И сразу за порогом мы наткнулись на невероятного размера детину в кожаной жилетке, при виде которого сразу вспомнились детские сказки про великанов-людоедов, что приходят по ночам с Ядовитых Пустошей. Этот зарос бородой до самых глаз, в руках была тяжелая, окованная железом дубинка, а толстые как бревно руки были покрыты татуировкой до самых плеч, в которой причудливо пересекались и сочетались голые девки, цепи, якоря, компасы и ножи с револьверами.

Смерив нас придирчивым взглядом, он ничего не сказал и сдал в сторону, освобождая проход.

Для того чтобы кабак в борделе был забит публикой, было еще рано. Вдоль дальней стены сидели распутные девы в откровенных нарядах, все больше некрасивые, с прыщами на открытых частях тела, а главная среди них, в короткой пышной юбке и чулках в сеточку, красовалась большим и плохо запудренным фонарем под глазом.

Сидели за дальним столиком два пьяных в дым морячка, бородатый здоровяк с бляхой какой-то городской гильдии пил пиво из огромной кружки у окна. Кроме них были еще люди за соседним столом. Четверо, двое и двое, сидевшие друг против друга.

С одной стороны стола главным из двоих был явно маленького роста старик с благообразным лицом и расчесанной седой бородкой. Виду он был опрятного, в белоснежной рубахе дорогого полотна под бархатным бордовым жилетом, на шее рядом с ладанкой Брата и Сестры висела цепь с символом духа ветра Маргала, покровителя лихих людей. Непростой старичок, если даже не скрывает принадлежность свою к цеху тех, чья жизнь заканчивается чаще плахой или виселицей. Хотя этот в годах преклонных, и похоже, что навещать городскую Площадь Правосудия он не собирается.