Mercedes Lackey - Стрелы королевы

— А что думаете вы? — спросила Тэлия.

— Полагаю, это объяснение ничуть не хуже других, — пожал плечами Деван. — Я знаю только, что большинство людей не верит и половине того, что я рассказываю. Конечно, за исключением Герольдов: они-то знают, что к чему, особенно после того, как грифон отхватит у кого-нибудь из них добрый кусок мяса или жар-птица обожжет за то, что подошел слишком близко к ее гнезду — как это случилось с Востелом. Возможно, поэтому я здесь и остался: Коллегия — единственное место, где мне верят!

Тэлия покачала головой:

— Вы остались потому, что ваше место здесь. Вы слишком нужны здесь… вы не смогли бы заняться ничем другим, и знаете это.

— Очень мудро, детка, — отозвался Деван, — больно уж ты мудра. Возможно, мне следует этому радоваться: ты безусловно помогаешь быстрее поставить больных на ноги. Если я тебе еще этого не говорил — я благодарен тебе за твои усилия. У нас недостаточно Целителей души, чтобы позаботиться о пациентах с незначительными травмами; тех двоих, что есть, приходится беречь для случаев, связанных со смертельно опасной потерей душевного равновесия. Не строй невинное лицо, я точно знаю, что ты делала! И, что до меня, я считаю, что ты можешь продолжать и дальше в том же духе.

Деван был прав: здесь, среди пострадавших, Тэлия нашла еще одно, более тонкое применение своему Дару. Здесь она столкнулась не с саморазрушительной скорбью, которая владела оставшимися в живых близкими после смерти Герольда; здесь следовало как-то преобразовать другие, менее явные отрицательные эмоции.

Одной из таких эмоций являлась столь знакомая Тэлии неуверенность в себе. Среди находящихся на излечении Герольдов не было ни одного, кто не стал бы ее жертвой. Часто они винили себя в собственных увечьях или же в гибели или увечье тех, кому пытались помочь. А поскольку они подолгу оставались наедине с болью и воспоминаниями, сомнения в себе все усиливались.

Неудивительно, что у некоторых больных развивались и различные навязчивые страхи, особенно если они попались в западню или же долго пролежали одни, пока не пришла помощь.

И в душе у большинства образовался сложный клубок вины и ненависти, который следовало распутать и удалить. Они ненавидели тех, кто прямо или косвенно стал причиной их увечья, и испытывали страшное чувство вины, потому что Герольду попросту не полагалось ненавидеть кого бы то ни было. Герольду полагалось быть понимающим. Герольду полагалось быть тем, кто устраняет ненависть, а не тем, кто сам ей поддается. То, что Герольду не полагалось также и быть чем-то вроде сверхчеловека или полубога, им в голову не приходило. То, что малая толика честной ненависти может быть полезна для здоровья — тоже.

Однако самой коварной из эмоций, той, с которой труднее всего было справиться, являлось отчаяние — а отчаяние более чем понятно, если твое тело получило слишком тяжкие увечья, чтобы его удалось полностью исцелить.

Порой случалось, что полное исцеление оказывалось невозможным из-за того, что пострадавший слишком долго оставался без врачебной помощи, особенно, если в рану попала инфекция. Именно так Джедус лишился ноги на войне с Карсом, сражаясь с наемниками Тедрела. Целители умели вправить даже мельчайшие осколки кости, чтобы раздробленная конечность могла правильно срастись — но только в том случае, если кость еще не начала срастаться сама. А устранить повреждение нерва, после которого прошло слишком много времени, было просто невозможно. Как облегчить страдания человека, который смотрит на свое искалеченное и изломанное тело и знает, что никогда уже не станет прежним?

А ведь была еще постоянная, подтачивающая силы и мужество боль, подобная той, которую терпел обожженный Востел.

Тэлия не могла противиться: она воспринимала страдания, как немую мольбу о помощи. Поэтому только естественно, что по мере того, как она становилась более искусной в использовании своего Дара, Тэлия начала помогать не только понесшим утрату, но и получившим увечье, причем делала это так тонко, что мало кто понимал, что она помогла ему, пока она не уходила.

Ей приходилось нелегко: нелегко найти время, нелегко видеть душевные муки, которые невозможно облегчить простым прикосновением или всплеском горя — но раз начав, она не могла остановиться.

То, что пациенты Дома Исцеления нуждались в ней, притягивало Тэлию так же сильно, как страдания тех, кого смерть лишила близкого человека.

Она не осознавала — хотя Кирилл и еще один-два человека уже поняли это — что она лишь идет по стопам многих других Личных Герольдов Государя. Подобно Тэлии, те, кто обладал наиболее сильным Даром такой природы, в конечном счете начинали помогать не только государю, но и всему Кругу Герольдов. Те же, кто понял, каковы способности Тэлии, ни минуты не сомневались, что, когда она наконец получит Белое, она обещает стать одним из тех Герольдов, о которых слагают песни. К несчастью для их душевного спокойствия, жизнь Герольдов, о которых слагались песни, редко бывала спокойной или долгой.

Смотри, чтобы повязка была плотная и тугая, — напомнила Элспет Скифу, — иначе от испытания не будет никакого толку.

Скиф удержался от того, чтобы сказать, что знает это и без нее, и спросил только:

— Керен готова?

— Пойду гляну, — и Элспет убежала.

— Ты точно ничего не видишь? Не слишком туго? Не слишком свободно? — Спрашивал он Тэлию, напоследок поправляя ей повязку на глазах.

— Черно, как в мышиной норе в полночь, — заверила она его, — И все отлично — думаю, сползти не должна, но и не жмет.

— Керен говорит, что готова, если готова ты, — крикнула Элспет из-под завесы растущих на Спутниковом Поле деревьев, где стояла учительница верховой езды.

— Ты готова?

— В любой момент.

Скиф бережно провел Тэлию мимо деревьев, туда, где, уперев руки в бока и изогнув губы в полуулыбке, стояла Керен.

— Я поверила тебе на слово, маленький кентавр, но ты затеяла очень сложный фокус, — сказала она, когда они приблизились. — Насколько мне известно, еще никто никогда не пытался сделать такое; интересно, что получится.

— Но ни у кого, кажется, нет и такого Спутника, как у меня, — ответила Тэлия. — И я хочу проверить, что соответствует действительности, а что — лишь плод моего воображения.

— Что ж, сейчас узнаем. Если ты действительно видишь глазами Ролана, то не сделаешь ни одного неверного шага. Если же это тебе только примерещилось, тебе ни за что не удастся справиться с таким лабиринтом.

Напротив того места, где стояла Керен, багряные и золотые палые листья были тщательно убраны с участка размером не меньше ста футов в поперечнике, и на траве разбит тщательно вычерченный лабиринт; границы дорожек обозначали проведенные краской по траве линии. Ширина дорожек не превышала двух футов, и требовалась большая осторожность, чтобы не наступить на краску. Сам лабиринт, как и сказала Керен, был очень сложным, и, поскольку дорожки не ограничивались ничем, кроме нанесенной на траву краски, у Тэлии, которой завязали глаза, не было никакой возможности на ощупь определить, где они находятся.