Александр Прозоров - Заговорщик

На шестой день пути ватажники опять выбрались на тракт. Просто потому, что тракт был широкий, а перешеек сузился до пары десятков километров. Встав на стремена, можно было увидеть барашки волн сразу в Черном и Азовском морях. А еще – зубцы огромной крепости, перегораживающей дорогу далеко впереди.

Вечером седьмого дня телеги медленно сомкнулись вокруг самого богатого дувана, когда-либо собранного славными донскими казаками. Во всяком случае, до появления здесь князя Сакульского и боярина Адашева. От ворот могучей крепости Ор-Капа их отделяла последняя верста. А также добрых полсотни пушек, повернутых на юг, и многие сотни янычар, готовые оборонять твердыню до последней капли крови.

– Водится за янычарами такая дурная привычка…

– Что сказываешь, Андрей Васильевич?

– Говорю, глупые люди эти османы. Нет, чтобы открыть нам ворота и пропустить без липших мук Так ведь нет, им обязательно умереть хочется.

– Мы ее возьмем?

– А куда нам деваться, Саразман? Скотина, вон, целый день не поена. Если завтра-послезавтра к водопою не выйдем, дохнуть начнет. Людям, кстати, тоже пить хочется. Так что выхода нет. Завтра.

– На тебя одна надежа, княже…

– Не унывай, витязь Рваное Ухо. Это же крепость! Пустяки.

Казак, скорее всего, не понял, о чем ему хотел сказать Зверев. Между тем, ситуация была совсем не так плоха, как казалось неискушенному взгляду. Ведь любая твердыня строится для того, чтобы отражать нападение снаружи, а не изнутри. Это не просто стены. Вниз, себе под ноги, воину стрелять неудобно, да и врага почти не видно. Поэтому вперед выступают башни, пушки которых, давая залпы вдоль стен, сносят приставные лестницы, выбивают проникших в «мертвую зону» врагов. Стрелки со стен точно так же не подпускают осаждающих близко к башням. Рвы не позволяют подвести к стене или к башне тараны, мешают атакующим как подойти для атаки, так и спокойно отступить, если схватка не задалась. Бастионы перекрестным огнем обороняют друг друга. Стрелять вперед, в лоб в крепостях не принято. Какой смысл? Пробьешь узкую просеку в толпе, и все. Осажденные норовят ударить ядрами и картечью по флангам, снося врагов целыми рядами.

Много, много хитростей… Но все они направлены наружу. Изнутри же крепости похожи на перевернутого кверху брюхом ягненка: ни башен, ни рвов, ни бастионов. Изнутри в каждую, самую неприступную башню ведут двери, а то и ворота, изнутри нет бойниц, внутрь не нацелены тяжелые крупнокалиберные пушки. И то, что янычары выволокли на свежий воздух десяток стволов, перегораживая дорогу, то, что на стенах множество орудий развернуто в обратную сторону, – ничего не меняло. Со стороны Крыма Ор-Капа крепостью не была. Обычный каменный дом, зачем-то обложенный пушками. И все.

– Одно плохо, жарко завтра будет, – вздохнул князь. – А без доспеха на улицу не выйдешь. Съедят.

Утро в Ор-Капе и казачьем лагере началось одинаково: едва открыв глаза, первым делом люди запаливали фитильницы, меняли порох на полках и в запальных отверстиях: от ночной росы он мог отсыреть. Только после этого воины приводили в порядок себя. Янычары уселись завтракать. Русские собрались ватагами на молитву.

– Ныне нам, братья, повезло! – обнажив саблю, громко обратился к казакам Саразман. – Не от жажды все мы на этой гнилой земле сдохнем, а под ятаганами басурманскими! Пусть каждый хоть одного басурмана с собой заберет, и врата небесные встретят нас песней и радостью. Умрем, братья! За веру нашу и муки Христовы! Умрем!

– Умрем, умрем, умрем! – с готовностью согласились казаки, лупя о землю шапками и сдирая с себя рубахи. – Ныне же пред Господом предстанем! Не быть басурманам ни на земле, ни на небе! Умрем все до последнего!

Служилые люди – Адашев, Сакульский, холопы – натягивали поддоспешники и залезали в броню: в кольчуги, колонтари, в юшманы и куяки; на бритые головы клали тафьи и подшлемники, поверх которых насаживали остроконечные ерихонки.

– Солнце поднимется, совсем тяжело станет. Пахом, гони!

Ближние к Перекопу телеги раздвинулись, засвистели залихватски холопы, защелкали кнуты – могучие быки оторвались от стада и побежали по дороге вперед, потихоньку расползаясь во все стороны. Первые десятки холопов трусили следом, покачиваясь под тяжестью двух заряженных картечью пушек. Те, кто прикрывал пушкарей, волокли по паре пищалей с дымящими фитилями, за их спинами блестели бердыши.

Стадо мычало, не понимая, куда идти. Но задних холопы подгоняли кнутами и криками, они напирали на передних, и те бежали вперед – к запертым воротам, на пушечную батарею, к растерявшимся от такого нападения османским артиллеристам.

Загрохотали пушки со стен, выбивая из спин несчастных животных кровавые брызги, некоторые быки повалились в пыль – но стадо все равно продолжало мчаться к воротам, и османы не выдержали. Пушки загрохотали одна за другой, разнося рогатые головы, молотя мясистые груди, пробивая сердца. Перед позициями басурман быстро вырос вал убоины – вперед выдвинулись копейщики, готовые принять врага на острия пик, пушкари лихорадочно банили стволы и готовили новые заряды. Уцелевшие после бойни, перепуганные и ничего не понимающие быки разбегались кто куда.

– Быстрее, быстрей! – Под окрики князя казаки торопливо разбрасывали мешки с землей, которыми обороняющиеся закидали дверь в крепость. Вал из еще шевелящихся в предсмертных судорогах тел закрывал их от пушек у ворот, угол стены – от стволов на стене. – Хватит!

Холопы кинули ствол на один из мешков, Илья ткнул фитилем в запальное отверстие, отскочил. Полутонная пушка грохнула так, что заложило уши, кувыркнулась назад – дверь, получившая заряд свинца практически в упор, разлетелась на две половины. В темноту прохода одна за другой ударили пищали, и Андрей, перехватив бердыш ближним хватом, ринулся в дымную пелену.

Под ногами мягко вдавливались мертвые тела, едко пахло гарью и кислотой, зрения хватало не больше, чем на вытянутую руку. Князь ощутил что-то перед собой, без колебаний резанул лезвием, толкнул, наугад кольнул вперед, сделал еще несколько шагов. Блеснул клинок – Зверев насилу успел увернуться, ударил в ответ подтоком, ощутил удар в бок, рубанул наотмашь и еще раз в обратную сторону, наугад. Кто-то вскрикнул – значит, к нему возвращался слух.

Он рубанул из-за головы снова, почувствовал ответный удар по животу, перехватил бердыш ближним хватом, резанул вправо, влево, вправо…

Стена!

Князь развернулся:

– Пахом! За пушками! Илья! Пищали! – Дым колыхался на месте, не желая рассеиваться в закрытом помещении, в нем копошились обнаженные и одетые в броню воины, опознавая врага только на ощупь, по рубахе – и тут же вспарывая животы и протыкая грудь. – Пищаль!