Анастасия Парфёнова - Городская фэнтези — 2008

— Перерезал бы себе вены, — рассмеялся высокий, стройный Кефас.

— Ты говоришь глупости и накликаешь несчастье. Думай глубже!

— Телеграф. Для неё это единственный способ подать о себе весть. Но ближе Эрля у них нет ни одного доверенного человека.

— Эрль, затем замок Цахариаса… — задумчиво склонил голову тот, что задавал вопросы. Видно было, что вопросы — его привилегия. — Не близкий путь для плохих вестей. Цахариас не сможет прийти вовремя.

— Значит, мы обречены на успех, Гереон! — воскликнул Кефас.

— Я предпочёл бы убедиться, что события развиваются должным образом.

Вокзал произвёл на них не лучшее впечатление, чем на девушку. Гереон решил вовсе не входить. В здание отправился Кефас как младший.

— Месьер, телеграфная контора закрыта, — вежливо предупредил служащий явившегося позже 20.00 щёголя в прекрасно сшитом пальто и выбритого так гладко, что казалось — этот покоритель дамских сердец с бритвой вовсе незнаком. Молодчик в жемчужно-сером цилиндре даже не оглянулся на голос. Опрокинув тростью мусорную корзину, он брезгливо, но внимательно ворошил кончиком палки измятые бланки.

— Я попросил бы вас не нарушать порядок и покинуть учреждение.

— Здесь была девушка? — вместо ответа спросил гладкощёкий золотоглазый юноша. Нос с еле заметной горбинкой, с висков спадают прядки светлых шелковистых волос; щёголь слегка походил на молодого и красивого еврея. — На полголовы ниже меня ростом, брюнетка, глаза карие, одета в иссиня-чёрный ольстер, ведёт себя нервно. Она была?

— После закрытия я не обязан отвечать на ваши… — недовольно начал телеграфист, но тут незнакомец дунул на него, как бы желая погасить свечу. Телеграфист внезапно ослаб, словно его охватил сон. Оседая у стены, он шевелил губами, пытаясь звать на помощь, но язык ему не подчинялся. Сквозь мутную пелену он различал, как блондин поднял одну из мятых бумаг, разгладил в руках и улыбнулся. Затем странный гость зашёл за барьер, покопался с шорохом на столе, радостно произнёс вполголоса: «Есть!», вырвал и спрятал в кармане некий документ.

Задержавшись в дверях и нахмуренно обдумав что-то, блондин в пальто с пелериной на прощание ещё раз дунул в сторону телеграфиста — и к тому начала возвращаться подвижность. Но не голос. Способность произносить слова он обрёл через сутки, а как пишутся буквы, вспомнил лишь через неделю.

Мадам была непреклонна, словно оберегала невинность Христовых невест.

— Нет и ещё раз нет, господа! Девочки не могут вас принять, не будем понапрасну тратить время на пустые разговоры.

— О, Магдалена, разве вы забыли нас?! — раскатисто пел Бабель, потирая замёрзшие руки. — Я и граф Гертье…

— …прекрасно помню; вы были у нас третьего дня. Но монсьер Бабель, посудите сами — до вас я отказала нескольким господам, чьи состоятельность и знатность столь же очевидны, как и ваши. У нас заведение для благородных, мы обязаны соблюдать чистоту и… — заботливая хозяйка нахмурилась, чтобы не ошибиться в произношении мудрёного словечка, — гигиену . А водопроводные трубы промёрзли, даже кран на улице заледенел. Чтоб раздобыть воды для умывания и утреннего кофея, швейцару придётся откалывать лёд пожарным топором. Не говоря уже о прочем! Девочки должны быть чистыми и свежими, как розочки, чтоб я могла допустить их к вам, — и никак иначе!

Это был четвёртый по счёту дом с девками, где приятелей завернули с порога. Окоченевший извозчик, успевший заломить цену до полутора талеров, предложил, стуча зубами, съездить на Сьеренборд к Голодному кладбищу, а не повезёт — так на Висельный берег.

— Уж там-то обслужат! — заверял он как знаток. — Там девчонки — у-ух-х! не то что тутошние неженки. И прислуга расторопная — в момент котёл воды нагреют.

Гертье, ёжась под тощим пальто, живо представил себе безобразие, которое их ждёт, — грязный, пьяный и прокуренный кабак в полуподвале, музыка расстроенной фисгармонии, кельнеры, похожие на карманных воров, измятые и осовевшие девушки с перегаром изо рта, портовая рвань за изрезанными и прожжёнными столами, скверное пойло вместо доброй выпивки, визгливый смех, скандал с дракой и битьём бутылок… Есть любители сойти на городское дно, но Гертье был не из их числа. Мысли о приятных посиделках с флиртом вымерзли, осталось одно желание — добраться до жилья, растопить печурку и зарыться в постель.

— Бабель, довольно дверные замки целовать. Едем ко мне! Посчитай, сколько ты прокатаешь, если отправишься домой, — и соглашайся.

— О, мой добрый камрад! я с тобой, рука об руку! погоняй, Автомедон, наш верный колесничий! — Привстав, Бабель толкнул кучера кулаком в спину.

— Куда ехать изволите? — Извозчик, не сведущий в поэзии Гомера, за хорошую деньгу готов был стерпеть любое путешествие.

— Маргеланд, Вторая набережная.

— Эх ты!.. Ну, ваше сиятельство, с вас ещё талер, всего два пятьдесят — и на том поладим.

— Грабитель! — Бабель возмутился. — Как ты смеешь требовать столько?! Обирала!

— Ничуть, светлейший князь, — я так понимаю, что на девках вы сегодня сэкономили, значит, на лошадку сможете потратиться…

— Резон, — согласился Гертье, залезая в фиакр. — Ещё двадцать центов получишь, если будешь погонять как следует.

Чтоб скорей добраться на восточную приморскую окраину, смекалистый извозчик выбрал путь покороче, по мостам через острова левобережья. Гулкая звёздная ночь простиралась во всё небо; дрожали и гасли огоньки в окнах. Цокот копыт и стук колёс могли бы убаюкать ездоков, если б не пробирающий до костей холод, который всё усиливался. Когда миновали церковь Марии Стелла Гратис, Бабель заухал, сильно хлопая в ладоши и подпрыгивая на сиденье, словно бесноватый.

— Как же! я! не подумал! надо! было! в аптеку!

— Зачем? — Гертье растирал щёки.

— Спирту! склянку! выпить! огнём бы зажгло!

— Не боишься? Проспиртованное тело может загореться от малейшей искры — один пепел останется.

— Ха! мне! ничуть не страшно!.. Лучше в пекло, чем стать снеговиком! А говоришь, медвежий плащ греет в самую лютую стужу? Он б-большой, м-можно д-двоим з-завернуться!

— Д-да, — клацал зубами и Гертье, — на охоте, на ночёвке мы с батюшкой в нём как в мешке… Мех толстый!

— О, не рассказывай! я сейчас завою!

На перекрёстке с телеги сгружали деревянные плахи, а согбенный полицейский унтер в пальто с поднятым воротником, натянув фуражку околышем на уши, приплясывал у наваленных на мостовую дров, стараясь запалить спичку — те ломались в пальцах, шипели и не загорались. Рядом кутался младший чин, держа факел со смоляным набалдашником.

«Костры на улицах, — мелькнуло у Гертье, — как в старину… Когда это в последний раз было? Похвальная забота; наконец-то отцы города расстарались для бездомных… вон уже собираются», — пожухшие, бедно одетые фигуры стягивались к будущему кострищу, перешёптываясь с надеждой при виде заполыхавшего факела.