Роман Островерхов - Легенды всегда врут

Я стал известен после того, как смог договориться с дриадами. Ни у кого не получалось, а я договорился. Ко мне обратилась королева Срединного королевства, когда ее сестру стал преследовать по ночам Ловец Снов. Именно меня позвали провести караван через Пряную Долину, когда в ней поселился вожак оборотней.

Знаешь почему? Потому что я умел слушать. Потому что я умел поставить себя на место собеседника и понять его точку зрения. Потому что я, очень хорошо умея крутить мечом, не считал это единственно верным средством. Потому что я всегда был, как ты изволил выразиться, «чувствительным и щепетильным». Все это и сделало меня «тем самым» Коннери из Таннендока.

Бесспорно, в нашей профессии ты вообще ничего не достигнешь, если не умеешь драться, сгинешь ни за грош. Но будь ты хоть невероятным фехтовальным асом, одно лишь это не сделает тебя легендарной личностью. Голова на плечах, большое сердце и умение держать свое слово — вот что делает человека известным. Даже нет, не так. Вот что делает человека человеком.

Напарник вдруг делает паузу и смущенно кряхтит:

– Кхе-кхе… Ты не подумай, что я тут решил тебе нотации читать, как следует жить и вообще… Просто у меня нет столько времени, сколько было у моего наставника, и я вкратце вываливаю на тебя все, что лучше было бы тебе понять самому, самому пережить, испытать на своей шкуре. Дело в том, что ты очень напоминаешь мне Рамареса в молодости. Только не смейся.

Вы не смеетесь.

– У него тоже случился в молодости инцидент, напрочь рассоривший его с наставниками. Как и ты, он разочаровался в братстве ведьмаков, хотя позже и достиг в нем определенных высот. Он был всегда один. Всегда. После того, как умер Ролштайн, он так и не завел себе друзей. Любимой его шуточкой было: «Одному легче прорываться». Юношеские идеалы разрушились, рассыпались, как карточный домик. На их место пришел сарказм, потом желчь, потом злость и зависть. Я часто жалею, что был в то время в разъездах, и не смог поговорить с ним по душам. После пытался, но он уже надел маску посмеивающегося циника, и приросла она крепко, не чета твоей. А ему, возможно, очень нужно было просто поговорить. Просто поговорить, понимаешь? Пожаловаться на несправедливость, услышать, какие они все сволочи, хорошенько напиться и потравить старые байки о тех временах, когда солнце было ярче, а трава зеленее. Но для такого разговора нужен человек, которому доверяешь. У Рамареса такого человека рядом не оказалось.

И тут вы перебиваете Коннери, вас как будто прорывает. Ты что возомнил себе, старый ведьмак? Думаешь, разок спас мою шкуру и можно мне уши лечить? Ты хоть знаешь, каково это — быть подставленным на первом же задании? На первом! Вы рассказываете, зло, в красках, про свое растущее недоумение, про поединки с храмовниками и схватки с гарпиями, про тупое отчаяние при виде вымершей деревни. Как свято вы были уверены в правоте тех, кто 9 лет учил вас убивать монстров. Как шаталась земля под ногами потерявшего все ориентиры юнца. И чем больше крепла уверенность в том, что вас просто-напросто обманули, тем сильнее качало почву у вас под ногами. Как вы скрестили мечи с Рамаресом, одним из наставников Академии, каждый из которых был для вас кем-то вроде полубога. Как вы убили Рамареса. Убили Аксиона. Как пришел Ледейл и сказал: «Ну, извини, парень. Бывает. Зато ты теперь седьмой круг». Ваши слова, адресованные Коннери, полны язвительного сарказма. Ваш голос источает яд каждым обертоном. Ваши мысли кристально ясны и предельно логичны. Ваши предложения выстроены настолько безукоризненно, что вам зааплодировал бы и самый искушенный оратор. Еще бы, эту речь вы шлифовали целых три месяца, ворочаясь ночами в койке. Прокручивали в голове и повторяли раз за разом.

– И скажи на милость, как теперь можно кому-нибудь верить? Как я могу верить хоть кому-то? – вы вдруг понимаете, что стоите совсем рядом с Коннери и едва ли не брызжете ему слюной в лицо. И он слушает. Не отходит. Даже не утирается.

Вы замолкаете и отступаете назад. Все сказано. Пауза.

– Знаешь, я согласен с той шуткой, мол, "прорываться легче", – говорит Коннери. – Одному и правда жить проще. Но долго невозможно, такой вот парадокс.

Вы молчите. Говорить совершенно не хочется. Так, должно быть, чувствует себя гадюка, опустошившая все свои ядовитые железы. Или роженица, только что разрешившаяся от бремени. Внутренняя пустота и, как ни странно, облегчение, такое сильное, что кажется, будто вот-вот взлетишь, как воздушный шарик.

– Заболтались мы тут с тобой, парень, – Коннери вновь собран и серьезен. – Тут бы до заката дожить. Все, с психоанализом пока завязываем. Но я рад, что ты выговорился. Готов?

Вы проверяете оружие, подтягиваете лямки мешка и киваете — готов, мол. Коннери подходит к двери и берется за бронзовое кольцо.

– Я вот тут подумал, – говорит он, и в его глазах прыгает лукавая искра. – Ты же меня фактически на себе вез, да?

– Типа того.

– Тогда я должен звать тебя Устрицей. Просто традиция, ничего личного, – с довольным хохотом Коннери открывает дверь.

Улыбнувшись, вы шагаете за ним. Это не саркастическая усмешка, не сардоническая ухмылка, а просто улыбка. Еле заметная, одними уголками губ. Впервые за три месяца. 549

Перед вами – узкий, не больше 4 шагов в ширину, длинный коридор. Он пуст, и это подозрительно само по себе. Вдобавок, в воздухе висит какая-то тяжелая взвесь, похожая на облако пыли. Эта муть странным образом доходит примерно до уровня вашего пояса, но выше не поднимается. К сожалению, в коридоре практически нет источников света. Проще говоря, тьма кромешная. Вместе с клубящейся над полом взвесью это чертовски мешает разглядеть хоть какие-то детали.

ВЗОР 429

СГУСТОК (актуально, если вы воин, а хочется, хоть на секунду, разогнать темноту) 444

Или вы рискнете двигаться наобум 462

Комната, в которой вы очутились, больше всего похожа на осушенный бассейн. Пол выложен керамической плиткой, грубой, окрашенной в нарочито яркие тона. Каждая из них шириной в три-четыре шага, не меньше.

Вы заносите было ногу, но Коннери сдерживает ваш порыв. И в самом деле, какого лешего плитка окрашена в разный цвет? По краям она черная, но тройной ряд по центру невероятно пестр.

Выглядит дорога из плит следующим образом, идти вы начинаете снизу. Если не полагаетесь на свою память – лучше зарисуйте.

С-Ж-Ф

Ж-К-С

К-О-С

Ж-О-К

Вы задумчиво разглядываете пол, усиленно изображая мозговой штурм.

– На детскую игру похоже. Классики, только в цвете.

– Смотри, – напарник указывает на массивную дверь в противоположной стене, путь к которой и вымощен разноцветными плитами. Дверь покрашена сразу в четыре, нет, все же в три цвета: снизу вверх полосами идут оранжевый, фиолетовый, снова оранжевый и зеленый. Подсказка?