Елена Жаринова - Волчья Радуга

Дверь распахнулась, но Фаргит не спешил уходить, возмущенно дыша. Терять было нечего, и это придало ему дерзости.

— Что ты будешь делать одна со своим бессмертием, моя королева? — насмешливо поинтересовался он.

— Лучше так, чем вечно делить его с дураком, — холодно ответила Морэф.

Вот как? Тогда, я думаю, тебя не слишком расстроит, если я скажу, что ты права. Я действительно встретил женщину, и она красивее тебя. А еще она моложе. А мне так надоело ублажать твое пятисотлетнее тело! Мне кажется, от тебя пахнет тленом!

Прежде чем Морэф оправилась от неожиданного удара, демон быстро вышел прочь. Разъяренная горгулья, вытянув бронзовую пасть, ухватила обидчика хозяйки за полу камзола. Оставив у нее в зубах бархатный лоскут, Фаргит на ходу превращался в демона. Трещала одежда, расширялись плечи, крылья задевали стены. Раскрошив кулаком цветное стекло, демон оттолкнулся от подоконника и взлетел. После жестоких побоев двигаться было тяжело и больно, однако Фаргита могла спасти лишь скорость. От гнева оскорбленной любовницы он мог спрятаться только в Тифлане, за стенами герцогского замка Хошбор.

Морэф выбежала за ним в коридор, но увидела лишь край черного крыла.

— Дай мне ружье, — прорычала она оторопевшему стражнику.

Схватив тяжелое оружие, она выстрелила вслед Фаргиту, но промазала: демон был уже слишком далеко. Швырнув разряженное ружье на пол, Морэф в ярости стукнула кулаком по стене и долго потом дула на разбитую руку. Вернувшись к себе, королева пнула ногой подскочившего к ней Крока. Ворон обиженно каркнул, взлетел на шкаф и забился в угол. Но и этого Морэф показалось мало. Она дернула за шнурок звонка, вызывая служанку, и долго мучила несчастную, заставляя сотни раз перетряхивать наряды в поисках моли. Наконец плачущая девица со щекой, распухшей от пощечин, рыдая навзрыд, выбежала из королевских покоев. А Морэф бросила на пол одно из старых платьев и, прочитав простенькое заклинание, превратила его в пепел.

— Так будет и с тобой, Фаргит, — прошептала она. А потом упала на кровать и горько расплакалась. Но каждая слеза, падая на атласные подушки, прожигала их насквозь: ведь даже слезы бессмертной Морэф перестали быть человеческими после того, как она выпила эликсир. Ядовитые слезы не приносили облегчения; они лишь раздували ненависть в ее груди. Если бы Фаргит услышал, какие беды она призывала на его голову, он содрогнулся бы и пожалел, что появился на свет. Сердце Морэф не ведало любви, а потому не знало, что такое прощение.

Яно снился сон. Он видел лес — то пронизанный весенним солнцем, то убаюканный снежной зимой. Он видел маленький домик на опушке — в окружении разлалапистых старых елей, каждая шишка на которых была длиной в мужскую ладонь. На покосившемся крыльце всегда суетится какая-нибудь живность: белки ожидают утреннего угощения, синицы рассказывают лесные новости. Яно любил наблюдать, как Якофий разговаривает с лесными обитателями. Нет, старик не щебетал по-птичьи и не свиристел, как полевка. Но, пошептав какие-то слова, он мог уговорить гадюку, заползшую в погреб, подыскать себе другое гнездо. А еще он умел очень внимательно слушать взволнованную звериную речь. Яно же, сколько ни старался, не понимал ни слова, даже в волчьем обличии.

Однажды он попросил Якофия научить его разговаривать со зверями. Он был уверен, что это невозможно, однако Якофий, к его удивлению, задумчиво покачал седой головой.

— Я ждал, что однажды ты попросишь меня об этом. Да, ты мог бы понимать лесной язык. Но тогда тебе пришлось бы выбирать между двумя мирами: миром леса и миром людей. И выбор этот нельзя было бы изменить. Готов ли ты навсегда отказаться от человеческого облика? Если да, то в лесу ты найдешь много друзей. Век твой будет долог — ведь ты не обычный зверь. Оборотни живут лет пятьсот, не меньше. И я буду спокоен за тебя: ведь звери не так жестоки, как люди, и среди них ты будешь в безопасности. Но если ты думаешь когда-нибудь вернуться к людям, тебе придется пока оставаться чужим и здесь, и там.

— А я смогу когда-нибудь снять заклятие и снова стать человеком? — с надеждой спросил Яно.

Якофий покачал седой головой.

— Не знаю, мой мальчик. Но поверь мне, вечных заклятий не бывает. И на злое слово рано или поздно найдется добро, которое сможет его победить. Сумей только дождаться…

И Яно стал ждать. Это были трудные годы: жизнь в лесу тяжела и для волка, и для человека. Но он не был одинок: Якофия он полюбил так, как никогда не любил отца и братьев. Ведь родная семья отказалась от него, когда он стал оборотнем; родной отец готов был послать его на смерть. А Якофий принял его. Иногда Яно с ужасом задумывался, что было бы с ним, не угоди он тогда в ловушку, не встреть лесного старца. Тогда он понимал, что обязан Якофию больше, чем жизнью.

А время шло. Яно исполнилось двадцать лет. Якофий постарел, и юноша-оборотень взял на себя все труды по хозяйству. Он часто сожалел, что до роковой перемены в судьбе не успел выучиться каким-нибудь ремеслам. Но старание и горячее желание сделать Якофию приятное быстро сделали его мастером на все руки. Он выстругал ступени для нового крыльца, сколотил рассохшуюся дверь. Он часто в одиночку совершал обходы по лесу, проверяя, не попал ли кто-нибудь из зверей в беду. Зато все вечера он проводил вместе с Якофием, слушая поучительные рассказы старика или читая вместе с ним книги. Яно научился читать и писать и теперь думал лишь о том, что он будет делать, когда прочтет всю обширную библиотеку Якофия.

Якофий украдкой любовался своим питомцем. Никто не узнал бы в Яно голодного, насмерть перепуганного подростка, оборачивающегося таким же жалким волчонком. Теперь в зверином облике это был могучий молодой волк, быстрый, сильный и ловкий. Густая шерсть, выгоравшая летом до желтизны, к зиме приобретала ровный пепельный цвет. Играючи, оборотень перепрыгивал через ручьи и валежник, наперегонки бегал с оленями. А человеком Яно сохранял волчью бесшумную поступь и гибкие стремительные движения. Он теперь мало был похож на простоватого деревенского парня. Книги и беседы с Якофием сделали свое дело: в серых глазах юноши теперь светился пытливый ум.

С тех пор, как Яно узнал о несовершенстве мира, в котором ему суждено было родиться, он часто размышлял об этом. Он думал, что ему повезло. Ведь лес был свободен от власти темной королевы. Даже охотясь, ее слуги не заходили в чащобу, опасаясь чар лесной Хозяйки, владычицы Волшебного леса. Но однажды оказалось, что зло проникло и сюда.

Уже несколько недель Якофий был встревожен: все чаще и чаще в лесу находились растерзанные, но не съеденные тела оленят, косуль, даже деревенских телков и жеребят.