Елена Жаринова - Волчья Радуга

Так и вышло. За весь день Катя не подошла к компьютеру. А ведь уже был набросан подстрочник первой главы, и теперь оставалась самая приятная работа — превращение этого словесного хлама в изящную литературную безделушку. Но до обеда они в четыре руки разбирали мамины вещи и приводили в порядок комнату, которой Катя практически не пользовалась, а потому подзабросила, потом Катя потащила Галину Андреевну в ближайшее кафе, чтобы не заморачиваться с готовкой, чего не любили ни та, ни другая. Вечером же, за бутылкой вина пришлось не только узнать всю подноготную семейной жизни супругов Кентлеров, но и самой в очередной раз объясняться, почему она не выходит замуж за Мишу Титаренко.

Встав на следующий день в семь утра, Катя, несмотря на больную голову, тут же села за работу. Но уже в одиннадцать на кухне зашуршала Галина Андреевна, и все повторилось сначала. Мама постоянно заглядывала в кабинет:

— Кэт, кофейку не хочешь?

— Катюша, тебе не жарко?

Приходилось работать урывками, пока мама ходила в магазин, а потом болтала по телефону с подругой. Несмотря на плотно прикрытую дверь, оттуда доносилось: «Нет, ты представляешь? Да, да, страшный человек. Ты права, дорогая. Да, все такие». Потом были обеды и перекуры, а потом пришло солнце, и как ни пыталась Катя, щуря глаза, разглядеть что-нибудь на залитом светом экране, ей пришлось смириться с тем, что и этот день прошел впустую. А значит, придется переписывать рабочий план, в котором она по числам раскидала количество страниц, и все получалось так удачно, что в августе ей даже удавалось выкроить две свободные недели. А Кентлер не звонил и забирать жену, похоже, не собирался…

Но правду говорит мудрый народ: беда не приходит одна. Не прошла и неделя после маминого бегства, как с утра, часов около девяти, в дверь позвонили. Толстая женщина в джинсовой юбке невероятного размера и в непроницаемых солнцезащитных очках принесла телеграмму, в которой значилось: «Прибываем 6 в 14 на Московский тчк оттуда сами тебе тчк папа бабушка». Катя расписалась в получении, закрыла за письмоношей дверь и пошла изучать сообщение. Вскоре к ней присоединилась и Галина Андреевна.

Вместе они поняли эту телеграмму так. Папа — это Дмитрий Павлович Астахов, первый муж Галины Андреевны. Бабушка, соответственно, — баба Вера, его мама. Сегодня 6 июня, значит, они приезжают из Твери сегодня в два часа дня, но встречать их не нужно, так как с Московского вокзала они доберутся сами. То есть, если поезд не опоздает, уже в три могут быть здесь. Оставалось неясным, зачем и насколько они приезжают, но выяснить это сейчас не представлялось никакой возможности, и потому Катя села за компьютер, а Галина Павловна помчалась в магазин. Со своим первым мужем она по-прежнему была дружна, хотя и виделась редко, а бывшую свекровь по привычке, совершенно автоматически побаивалась и потому считала должным встретить гостей умопомрачительным столом.

В полчетвертого, когда мать с дочерью уже начали волноваться по поводу пропавших родственников, раздался наконец долгожданный звонок в дверь. Галина Андреевна в желтой атласной блузе, выпущенной поверх черных брюк, поправила перед зеркалом прическу и пошла открывать, Катя выглянула из комнаты. Но на пороге оказались вовсе не Дмитрий Павлович с бабой Игрой, а Лев Михайлович Кентлер собственной персоной.

— Здравствуй, Галочка, — сказал он, замявшись на пороге и протягивая ей букет роз в шуршащем целлофане. Галина Андреевна машинально приняла цветы, уступая мужу дорогу в дом.

— О, да у вас праздник, — произнес Лев Михайлович, учуяв дивный запах курицы в кисло-сладком соусе, доносящийся из кухни. — Гостей ждете?

— Да нет, каких гостей, — смущенно отвечала Галина Андреевна и вдруг, вспомнив, что она с мужем в жуткой ссоре, набрала в легкие побольше воздуха, метнула из глаз молнию и металлическим тоном поинтересовалась, набрасывая на дверь цепочку:

— А вы, собственно, по какому вопросу?

— А я, собственно, поговорить, — кротко отозвался Лев Михайлович.

— Нам не о чем говорить! Все, что нужно, я тебе уже сказала. И вспомни, что ты мне ответил! И как после этого ты посмел явиться сюда и устраивать здесь сцены?

— Но, Галочка, во-первых, я ничего такого тебе не сказал, — Лев Михайлович расстегнул пиджак и присел на краешек стула в прихожей. — А во-вторых, я совсем не устраиваю сцен. Напротив, это было бы нежелательно. И если ты сейчас не в настроении…

— Я в настроении! Я в прекрасном настроении! — Катя даже из-за поспешно закрытой двери слышала, как мать набирает обороты. — Точнее, была в настроении, пока ты не пожаловал. У нас, действительно, семейный праздник, на котором ты, извини уж, лишний! А сейчас приедет мой муж, и я не думаю, что он будет тебе рад.

— Галочка, опомнись, — слышала Катя усталый голос отчима, — какой муж? Я твой муж. Надеюсь, мне пока не надо предоставлять тебе об этом письменную справку?

— Надо будет, и представишь, — заявила Галина Андреевна.

Тут вновь послышалась трель звонка.

— Ага! — торжествующе сказала Галина Андреевна, распахивая дверь, откуда в прихожую, с трудом волоча два необъятных чемодана, ввалился Дмитрий Павлович, за которым семенила низенькая, сухонькая баба Вера. Дмитрий Павлович дыхнул на присутствующих сочной смесью перегара и привокзального пирожка с мясом и ступил на сцену.

Дмитрий Павлович Астахов, замечательный Катин папа, был неординарной личностью. Даже слишком неординарной, в чем, собственно, и состояла причина его несовместимости с семейным укладом жизни. Психолог по образованию, поэт и артист по призванию, он всю жизнь искал себе место под солнцем. Да такое, где его многочисленные таланты не покрывались бы пылью, а сверкали золотой россыпью. Он поменял множество работ, от методиста во Дворце пионеров до режиссера в областном театре самодеятельности, издал за свой счет две брошюрки любовной лирики с посвящениями соответственно: «Гале» и «Галине». Это отнюдь не было насмешкой, так как жену он любил гак же самозабвенно, как стихи, шумные компании, хороший коньяк и прогулки по ночному городу. Но, к сожалению, его любовь относилась скорее не к самой Галине Андреевне, преподавательнице английского в средней школе и яростной противнице любой нестабильности. Он любил некий символ, Прекрасную Даму, которую разглядел когда-то в пышноволосой студентке иняза, и был этому символу верен. На саму Галину Андреевну эта верность никогда не распространилась…

— Галина, вот сюрприз! — прогремел он хорошо поставленным басом. — Ехал к дочке, а приехал к жене!

— К бывшей жене, — холодно поправил его Лев Миихайлович, — которая находится здесь случайно.

Дмитрий Павлович вгляделся в неожиданного собеседника.