Лада Лузина - Меч и Крест

— Нет, — вздохнула очумелая Дображанская. — Спасибо, не нужно.

— Кто там? — сурово спросила Машина мама дверь, пискнувшую робким звонком.

— Извините за беспокойство, но мне срочно нужна Мария Ковалева, — ответила ей дверь на редкость интеллигентным голосом.

Мать рванула ручку на себя и увидала в образовавшемся проеме высокую солидную даму — очень красивую и дорогую, в золотых начальственных очках, — из тех, кто инстинктивно пробуждает в обывателях испуганное, заискивающее уважение. Только с лицом начальственной дамы творилось что-то нехорошее: оно казалось мелово-серым и стянутым, как посмертная маска.

— Если ее нет, то я, с вашего позволения, подожду.

— Нет-нет, Маша у себя в комнате, — застенчиво пробормотала Анна Николаевна, пасуя перед такой уважаемой особой.

— Я могу зайти? Вы позволите?

— Да, пожалуйста, пожалуйста. Проходите…

Подпрыгивая и суетясь, хозяйка сопроводила важную персону до запертой дочерниной двери.

— Она там, — шепотом сказала мать. И открыв глаза пошире, стала с нетерпением ждать дальнейших событий.

Красивая гостья деликатно постучала.

— Что? — откликнулись изнутри.

— Открой, пожалуйста, эта я — Катя, — вежливо попросила ее важная дама.

И чутким интуитивным брюшком мать удивленно уловила: «начальница» почему-то боится ее дочери!

— Какая Катя? — не поняла Ковалева-дочь.

— Та, с которой ты сегодня ночь провела. Мы вместе проснулись, помнишь? — пояснила красавица стыдливо.

— Входи! — взволнованно крикнула Маша.

— Отец!!! — заголосила мать и кинулась в соседнюю комнату, сметая по пути завалы газет на комоде.

Владимир Сергеевич сидел на кровати и угрюмо завязывал шнурки на своих потрескавшихся рабочих ботинках.

— Ты куда это собрался? — взвилась жена.

— К Коле. Нам поговорить надо.

— Сегодня суббота! — выкрикнула в сердцах супруга. — И в доме бог знает что делается! Ты хозяин здесь или кто?

— Ну что опять? — грубо отозвался хозяин.

— У дочки-то нашей, оказывается, целый гарем! — оповестила его Анна Николаевна, — причем распирающее любопытство в ее голосе явно перехлестывало законное родительское возмущение. — Еще одна пришла — Катя! Такая краля, что фу-ты ну-ты! И просит: «Впусти меня, Машенька, помнишь, как мы с тобой ночь провели?» Ясно тебе? А ты мне не верил. Верно люди говорят: в тихом омуте черти водятся!

— Ты ж говорила, — саркастично напомнил ей Владимир Сергеич, уже успевший смириться с очередной безумной идеей жены, — пусть лучше будет лесбиянкой, чем старой девой.

— А что? Я разве отказываюсь? — обиделась мама. — Просто мне та ее девушка не нравится. Вульгарная такая, ворюга! Раз уж так получилось, пусть Маша нормальную невесту себе найдет.

— Откуда ты знаешь, что она — невеста? Может, — жених? — невесело подколол ее Сергеич.

— Тю на тебя! — разозлилась мать. — Катя эта совсем другое дело! Красавица и не шалопутка какая-то, — серьезная, в очках. А до чего вежливая!

Оказавшись в комнате, Катя увидела сразу обеих разыскиваемых ею товарищек по несчастью.

Одна из них, рыжая, сидела на стуле у подоконника, где стояло обведенное скупой металлической рамой круглое зеркало. Вторая, с взъерошенными белыми косами, возвышалась над ней с ножницами и расческой в руках, а расстеленные под их ногами старые газеты были усыпаны искристым рыжим пухом откромсанных кудряшек.

Лицо рыжеволосой в ореоле уже определившейся прически посмотрело на Катю с неподдельной тревогой.

Круглощекая физиономия белой с ходу приняла воинственное выражение.

— Ну, и где же наша книга? — задиристо спросила она. — А?

— Книга сгорела, — тускло сказала Катя.

— Вам плохо? — испуганно спросила рыжая.

— Мне очень плохо, — убежденно подтвердила Катерина.

— Как это сгорела? — наплевала на ее самочувствие блондинка.

— Я сейчас все расскажу, — ответила Катя голосом человека, готового признать себя злостным врагом народа. — Мы все в опасности. И лучше уж сейчас держаться вместе…

Покаяние получилось долгим и тяжелым и закончилось пожаром, мгновенно откусившим пол-этажа гостиницы Андреевская, надрывными сиренами пожарных и «скорой помощи», укатившей с оставшимся бесфамильным Адрианом с ожогом третьей степени, и ее напрочь потерявшим флегматичный лоск заместителем, оставшимся выяснять отношения с администрацией отеля.

Девушки с аппетитом слушали. И по ходу истории рыжая, чье не тронутое краской лицо, осененное волнующими кудрями, больше не казалось безликим белым пятном, став похожим на загадочный средневековый лик Кранаха-старшего, загоралось все радостней и ярче. В то время как белая хмурилась, интенсивно чесала нос и часто смущенно косилась на подругу. А как только Дображанская окончила свой рассказ, вдруг резко закинула руки вверх и, демонстративно повалившись на колени перед Машей, схватила ту за перепуганные щиколотки.

— Прости меня, Маруся! — громко и комично завыла она. — Ты — гений! А я — дура, конченая! Верю! Каждому слову верю! — И подняв на Катю торжественный взгляд, резюмировала победоносно-восторженно: — К черту всех! Мы — ведьмы!!!

— Ты понимаешь, — возбужденно вещала Даша, сидя на заднем сиденье такси и не обращая внимания на ироничный затылок водителя, с самого начала прислушивавшегося к разговору «дурных баб», — Маруся эту тему сразу расщелкала. Еще вчера вечером. Ты представляешь, какая она умная? А как тебе это письмо, Маша? — Затрясла она экспроприированным у Катерины посланием. — Есть идеи? Кто такой К. Д.? И на какую Гору он нас зовет?

— На Лысую, конечно, — расцвела Маша, впервые в жизни превратившаяся в значимую персону. Признав ее правоту, Чуб начала восторженно заглядывать ей в рот, вдыхая каждое слово.

— Все правильно, — вспомнила Даша. — На Лысой Горе у местных ведьм самая главная тусовка.

— В смысле — центральный офис? — угрюмо уточнила Катя.

— Но шестого, наверное, будет бал, — романтично вздохнула Маша. — Как у Булгакова — бал Сатаны! — Она нежно сжала в объятиях свой пухлый рюкзак с прихваченными из дому жизненно важными книгами.

— Или как минимум дискотека, — осовременила идею Даша. — Шабаш, короче!

— А почему шестого? — буркнула Катерина.

Она искренне не могла понять, чему так радуются эти двое? Но в данный момент идиотский энтузиазм одной и не менее идиотская ведьмацкая версия другой не раздражали ее, а даже успокаивали. С появлением двух новых персонажей трагический абсурд происходящего превратился вдруг в балаганную комедию, и на их фоне Катя вновь почувствовала себя единственным нормальным человеком.

— Тю! — язвительно удивилась Чуб. (Несмотря на Катину добровольную сдачу с повинной, «крутая», разрумянившая ее позорным синяком, по-прежнему не нравилась ей, агрессивно и неуправляемо.) — Это даже я знаю! С шестого на седьмое июля — ночь на Ивана Купала. Ты что, даже Гоголя в детстве не читала? — Между нами, Даша не читала его тоже, но купальские цитаты из Николая Васильевича были щедро приведены в книге, вдохновившей бывшего арт-директора «О-е-ей!» на наш «славянский Хэллоуин». — Я вообще не врубаюсь, — нахохлилась она на Дображанскую. — С чего ты возомнила, что это письмо адресовано лично тебе? Тут же черным по белому написано: «ясныЕ киевицЫ». Ты че, множественное число от единственного не отличаешь?