Лада Лузина - Выстрел в Опере

— слились в одно.

И завершились:

«сознаньем горделивым, что жертв своих не ведаешь числа».

— Жертва и слава. Приносишь жертву — получаешь славу. Это стихотворение тоже написано в Киеве. В 1914 году! — вскрикнула она.

— Ты имеешь в виду, что в этом году началась первая мировая война? — не уловил мысль Мирослав.

— Я имею в виду: через четыре года после замужества! Ахматова вышла замуж в 1910. В 1914 она уже прославилась на всю Россию, но… Бог мой, она не разлюбила его! Это ж все объясняет, все ее странные стихи.

— А в чем их странность? — задал нужный вопрос Красавицкий.

— Это известный факт, — ускорила темп Ковалева. — Так написано в статье. Ахматова постоянно признавалась в любви некому любимому. Гумилева это злило. Она была верной женой. Но каялась, что во сне изменяет ему с другим, каялась со слезами! А в стихах непрерывно писала о своих изменах, предательствах, муках. А читатели верили, что все, написанное в ее стихотворениях, — правда. И гадали, про кого она пишет. Ей приписывали романы со всеми известными на тот момент петербургскими деятелями. А муж ходил по городу как ветвисторогий олень. Сам подумай, что еще можно подумать, когда солидная замужняя женщина заявляет: «Может быть, лучше, что я не стала вашей женой» — это ж явно не мужу! 11-й год, написано в Киеве. «Эта песня последней встречи» — сентябрь 11-го года, написано в Киеве. А мужу она посвящает стихи — «Пришли и сказали: „Умер твой брат“» — тоже написано в Киеве. И брат ее таки умер, и муж тоже, — сказала Маша неважное, уже известное.

И замолчала, пытаясь поймать нечто, сказанное выше и показавшееся очень-очень важным.

— Выходит, после замужества она часто бывала в Киеве, — сказал Мир.

— Это понятно, — махнула Маша рукой. — Здесь остались жить ее мать и последняя из оставшихся в живых сестра Ия. Но она любила его… «И загадочных, древних ликов на меня поглядели очи», «Я спросила: „Чего ты хочешь?“ Он сказал: „Жить с тобой в аду“»… Это ж о нем!! Она не знала, кто он, но она любила его! И выбрала его дорогу. Она таки стала ведьмой. В том смысле, что «ведьма» происходит от «ведать», «знать». И она ведала, что творила! Она не предсказывала чужие смерти — она знала! Она поняла, что за вещь наша Лира. Или увидела… Как способны видеть одни писатели и поэты! Потому ей так понравилась Мишина икона. «Киевский Врубель. Богородица с безумными глазами». Она повторила его ошибку. Он тоже попал в мышеловку из-за любви. Он написал Богородицу с ведьмы. Она поклялась в божьем храме, что будет любить…

— А я повторил ошибку их обоих.

— Прости, Мир, прости! — взмолилась Киевица. — Подожди чуть-чуть. Это важно. Есть что-то такое, что Демон мне не сказал. Не хочет говорить. Но я видела не последнюю их встречу. «Песня последней встречи» произошла позже — в 11-м году. Демон сказал, он видел Анну в 11-м году на Новый год. И еще этот «мелкий снег»…

Маша потянулась к обитавшему в ее ридикюле журналу.

— Тут все расписано по датам!

Журнал «Ренессанс» открылся на нужном месте сам — он уже привык, что его владельцев не интересуют другие статьи.

Маша, щурясь, склонилась над белой страницей — вечер почти превратился в ночь.

— Так… «Зимой 1910–1911 Анна несколько раз ездила в Киев. 8.01 в Киеве создано одно из самых известных ее стихотворений „Сжала руки под темной вуалью“. 30.01. — другое „Память о солнце в сердце слабеет… что это, тьма?“. 9.11 в Киеве родилось едва ли не самое знаменитое стихотворение Анны Ахматовой „Я на правую руку надела перчатку с левой руки“».

— 9.11 — это уже сентябрь, — сказал Мирослав.

— Сентябрь. 9.11. — завороженно повторила Маша. — Вот оно! Дай мне ручку… быстро. Там, в сумке!

Захлопнув журнал, студентка перевернула его и написала на задней, девственно-чистой обложке:

9.11.

911

211911

— Это число обведено в тетради Кылыны! Но это не число. Это дата! Кылына почему-то не ставила точки, — вскричала она.

И вывела:

1.9.11.

— Но это не Новый год, — заметил Мир.

— Нет! Новый! В древности православные отмечали Новый год 1 сентября.

— А две первые цифры — 2 и 1?

— Это время! 21 час. Девять вечера. Но тогда второе, зачеркнутое число в конспекте Кылыны — тоже какая-то дата…

Машина ручка вновь бросилась в бой.

1230311284

1230 311284

12.30. 31.12.84.

Ковалева посмотрела на Мира остекленевшим взглядом:

— А что, если это тот самый день, когда Ахматова нашла Лиру в царском саду? Это был 84-й или -5 год. Святки. Где-то между Рождеством и Новым годом. В тот день падал мелкий снег. И родители покупали детям подарки. Значит, Новый год еще не наступил. Значит, 12.84! А ты, случайно, не посмотрел на часы?

— Я нет, — сказал Мирослав. — Но журналист, у которого я выкрал записку, посмотрел. Он сказал: «Нынче в час пополудни трамвай человека убил».

— А Анна нашла свою Лиру примерно за полчаса до того. В 12.30! Все сходится! — крикнула Киевица. — Анна нашла Лиру в канун Нового года — это событие зачеркнуто. А 1 сентября — на Новый год случилось нечто такое, что и перечеркнуло это событие… Ой, мамочки… Нет, мы с тобой все-таки отвратительные историки, Мир! — ошизело улыбнулась студентка четвертого курса. — 1 сентября 1911 года в киевском оперном театре был убит Петр Столыпин! Это же кошмарно известная дата. В тот день Ахматова была в Киеве — это есть в статье. И Булгаков был, я читала, в тот день он гулял с невестой по Городу. Но главное, в тот день здесь был «Ц» — царь! Николай II! Он приехал в Киев на торжества, посвященные открытию памятника Александру II — на все той же Царской площади. И еще в тот самый день произошло что-то, из-за чего и загорелся наш красный огонь.

— Что?

— Я не знаю. — Машины щеки пылали. — Но это «что-то», что связало их всех! Аннушку, Мишу, царя и «К» — нашу Катю! Что-то, чего не может не быть. Я и представить не могу, что это может быть… Но у нас есть ключ к разгадке!

Ликуя, Маша Ковалева извлекла из кармана ключ, отмежевавшийся от конспекта Кылыны.

— А от чего этот ключ?

— Понятия не имею!

На ключе не было брелока с адресом.

Но вместо того чтоб прийти в отчаяние по данному поводу, Киевица импульсивно сжала беспризорный ключ в кулаке и прочитала всевластную «Рать».

Едва заклятие отошло, Маша перестала слышать дома.

Но не успела она произнести и нескольких слов, прежнее проснулось в ней, заиграло в крови — душу охватил знакомый веселый и бесшабашный азарт.

«Я свободна!

Я могу все!

Я — Киевица!»

«Где ты? — позвала она, поднеся ключ к лицу. — Где ты? Отзовись!»

«Я здесь… здесь, моя Ясная Пани».

Дом, во плоти которого проживал замок от ключа, послушно ответил ей.

«Я здесь… здесь…»

— Идем! — уверенно провозгласила Ясная Пани. — Это как раз неподалеку от Оперного. Все сходится!