Лада Лузина - Выстрел в Опере

— Но подумай, — с надеждой заулыбалась историчка, — чем отличается здесь от «там»? Здесь ты понятия не имеешь, подымется завтра курс евро или упадет. Кто будет следующим президентом страны? Какие завтра придумают законы, налоги. А там все известно заранее! У нас есть точные расчеты на пятьдесят лет вперед. Подумай, Катя, как это удобно!

— Подожди, подожди, — заинтриговалась Дображанская. — Ты хочешь сказать, мы, в отличие от всех остальных, будем заранее знать, во что вкладывать деньги? В железную дорогу или…

— В кирпичный завод! — радостно закончила Маша. — В период строительной горячки цены на кирпич подскочили в Киеве вдвое! А начало XX века — начало технического прогресса. Все только начинается! И если купить в 1870 завод, в 1860 землю, в 1896 кинотеатр… У нас в Башне лежит больше полумиллиона старых денег! — выхватила она аргумент, которым соблазнял ее Мир Красавицкий. — И что мы теряем, кроме Интернета? — обернулась ораторша к Чуб. — Даже родители переживать не будут, потому что им не о ком будет переживать! Мой папа родится, а мама — нет, и папа женится на другой, и у него рожусь уже не я. А у тебя, Даш, в роду вообще никто не родится, кроме дедушки Чуба: он станет академиком и умрет холостяком. А твои родители будут оба, — вернулась она взглядом к Кате, — но тебя у них не будет. Они захотят завести ребенка чуть позже.

— Понятно, я не успею у них появиться, — сказала Дображанская. — Они умрут до того.

— Они не умрут! — пританцовывая, вскрикнула Маша. — В том и смысл вашего родового заклятья! Если мы отменим Октябрьскую, в твоем роду никто не умрет! Кроме прапрабабушки Анны. Ни прабабушка, ни бабушка, ни твои папа и мама. Просто чуть позже у них родится мальчик.

— Мои родители выживут? — Катя дрогнула. — А меня не будет. Но мама будет жить. — Она замолчала.

— И Мир не умрет. Ведь мы не родимся! Даша не напоит его Присухой, он не полюбит меня, не попадет под Катину машину…

— Этого еще не хватало! — воскликнула Чуб. — Отказаться от Украины ради того, чтоб спасти убитого убийцу? Черта с два! Не знаю, как вы, я против Отмены. Я сказала! Мое решение окончательное.

— Подожди, — бросилась к ней Маша. — Для тебя тоже есть свои фишки! Я приведу тебе всего один исторический факт. Именно в 1911 году по Крещатику впервые прошла женщина в шароварах. Ее появление произвело на киевлян большее впечатление, чем залп «Авроры»! На Крещатике ее окружила толпа, поднялся крик. О ней писали все газеты! Сам гласный киевской Думы Филипп Ясногурский клеймил ее шаровары в статьях. Почитать его сейчас, можно подумать, что женские шаровары и стали причиной революции… А эта женщина сразу стала звездой! Не меньшей, чем Мата Хари, которая первая надела шаровары в Париже. Так вот, Даша, мы ее опередим!!! Первой женщиной в шароварах будешь ты! Представляешь, как здорово? Ты только подумай, какой XXI век неудобный. Что здесь ни делай, никого этим не удивишь! Хоть наголо разденься, хоть налысо побрейся…

— Бриться налысо — сто лет как отстой, — буркнула Даша.

— Вот! А тут, проехалась по Крещатику на велосипеде, надела шаровары — и о тебе уже говорит весь Киев!

— А если шорты? — с ходу внесла рацпредложение Чуб.

— Тебя упекут в сумасшедший дом, — сказала Катя.

Но, несмотря на всю Машину соблазняющую дипломатию, вряд ли бы кто-нибудь воспринял ее самоубийственное предложенье всерьез, кабы наступившею ночью над Старокиевской горой не загорелись три красных огня.

И еще до того, как Катя «полетела туда», — она увидела то, что горело красным на небе и сгорело синим пламенем на земле. Звезды слились в линии, линии сложились в улицы, улица набросилась на Екатерину Михайловну Дображанскую, и в ее середине она узрела здание одного из своих супермаркетов, лежащее в руинах.

— Катя! — вскликнула Даша.

Она смотрела на другой огонь и видела другую улицу.

— Катя, ты не знаешь, что за супермаркет стоял на улице Михаила Булгакова? Я видела… Мамочки… Твой? Кать, это твой?!

Зажав уши руками, склонившись в позе классической плакальщицы, Катя не плакала — орала от отчаяния.

Оттого что пол ее жизни лежало в руинах!

…еще не зная, что красных огня было три.

«13 (число)»

— Их можно воскресить? — голос Екатерины Дображанской звенел, как натянутые электрические провода. — Вы воскресили Кирилловскую. На Купалу церковь горела, как факел! А в новостях сказали — я сама слышала это! — не пострадало почти ничего. Нужно только покрасить фасад.

Катя обращалась к Василисе Андреевне.

— Простите меня, Ясная Киевица, — Васина спина прижималась к спинке дивана. Вася боялась своих последующих слов.

Маша, безмолвно страдающая в углу, боялась их тоже, зная, что скажет преподавательница ее института.

Катиной реакции на капитальное крушение трех из четырех ее магазинов боялись все.

Даже Даша и лениво-беззаботная Пуфик предпочли умоститься подальше — в кресле у самой двери.

Даже Демон, восседавший пред Катей на стуле с высокой спинкой, был чернее нынешней ночи — черной во всех смыслах этого слова.

— Но, к сожалению, Кирилловская церковь была не в том положении, — с риском для жизни продолжила Василиса Премудрая.

— Она практически рухнула, — пресекла возражения Катя, — как и мои супермаркеты. В церкви обвалился пол, потолок. Я сама это видела!

— То-то и оно, что это видели вы, — вкрадчиво вымолвила Глава киевских ведьм. — А то, как рухнул ваш магазин, показали в новостях на «1+1». Там случайно была съемочная группа. Они снимали фестиваль. Хотя, понятно, эта случайность вряд ли случайна.

— Короче! — приказала Дображанская.

Василиса сглотнула слюну.

Объяснять короче было намного страшней.

— Нельзя открывать правду слепым, — сказала вместо нее Белладонна. Белая кошка сидела на полке камина и, похоже, одна не боялась никого-ничего. — Это один из 13-и Великих запретов. Так написано в книге Киевиц.

— Крушение здания на Михаила Булгакова заснято телевидением, — пояснила Вася, метнув в кису быстрый благодарственный взгляд. — О том, что в одну ночь рухнули три супермаркета, говорит весь Киев. И воскресив их, мы не сможем объяснить слепым, почему к утру все вновь стало целым.

— Вы не поняли, — медленно проговорила Катерина, и ответ ее затикал, как бомба с часовым механизмом. — Мне насрать, что, как и кому вам придется объяснять. Мне насрать на ваши запреты. Мы можем это сделать? Значит, мы это сделаем. Причем прямо сейчас.