Сергей Самаров - Козни колдуна Гунналуга

Несколько раз проплывали мимо стоящих на берегах деревень с, казалось, вросшими в землю домушками-землянками. В деревнях дома строили точно так же, как дома в Норвегии, сразу заметил Ансгар. И это почему-то радовало юного конунга, как угнетало раньше то, что в городах русов и словен дома с норвежскими сравнивать было нельзя, и слово «дикий» снова приходило на ум уже самому конунгу. Это, казалось, унижало его национальную гордость, и Ансгар от подобных мыслей чувствовал себя не слишком уютно.

Несколько раз у берегов попадались небольшие рыбацкие лодки и даже простейшие в несколько бревен плоты, которые, только завидев караван ладей, сразу направлялись к берегу, и рыбаки стремительно скрывались в первых попавшихся кустах, унося свои снасти и улов далеко на берег. Должно быть, все, проплывающие мимо, независимо от национальности, не слишком добро относились к местным жителям, и те старались избегать встреч. Но прожить без рыбной ловли они не могли, потому что Нево-река во все века была их основной кормилицей, и только ладьи проходили мимо, как рыбаки снова устремлялись к лодкам и плотам. Лучше рисковать, чем оставлять голодными свои семьи. С кормы хорошо было видно, как рыбаки провожают суда недобрыми взглядами.

Вечер пришел как-то незаметно, и из вечернего сумрака при повороте реки снова попался навстречу большой сорокарумный боевой драккар, и опять, как показалось Овсеню, свейский. На драккаре, тяжело сидящем в воде, следовательно, несущем помимо гребцов и множество воинов, сразу подняли на мачту белый щит, показывая свои миролюбивые намерения, и стали останавливаться и править ближе к передовой ладье. Поскольку сотник Большака плыл на последней ладье, переговоры, к которым свеи, кажется, стремились, был вести вынужден Ансгар. Да он и сам рвался поговорить, показав радость, когда разобрал символику на щитах ближнего борта.

— Это драккар Дома Еталандов… Как раз то, о чем я думал…

Но об осторожности все же забывать не стоило.

— Наш шлем надень… — посоветовал Овсень. — И старайся говорить с акцентом, чтобы приняли тебя за руса…

Велемир тут же протянул конунгу свой островерхий шлем с острым яловцом. Шлем должен был оказаться конунгу впору. Ансгар внял совету, надел шлем и вышел к борту. Все переговоры свелись к нескольким вопросам и были прерваны внезапно после слов конунга весьма невежливо, если не сказать, грубо. Человек на встречном судне что-то крикнул внутрь лодки, даже не дослушав конунга до конца, и драккар сразу сорвался с места и стремительно понесся вперед, набирая скорость. Видно было, что свеи взволновались.

— Что там за переполох? — спросил сотник с легкой насмешкой. — Чем ты их так напугал?

— Они едут встречать ярла Свенельда. Я сказал, что четыре боевых драккара проплыли днем с той же целью. Один из них с символикой Дома Синего Ворона, и спрашивали нас о ярле Свенельде. Очень торопились. Мое сообщение Еталандов сильно перепугало. Даже спасибо не сказали. Еталанды боятся за своего ярла. Я не сказал им, что бояться поздно…

— Значит… — усмехнулся понятливый сотник. — Ты сделал большое дело!

— Значит, все сторонники Свенельда ополчатся на Дом Синего Ворона. И последним будет не до помощи Торольфу. А мне будет приятно посмотреть, как полетят в стороны синие перья. — Ансгар, кажется, уже торжествовал, потому что одержал первую, однако значительную победу, еще не вступив в генеральное сражение. Его ход был достоин ума опытного политика, каковым он только мечтал еще стать со временем по мере накопления опыта правления. — Я ждал, что навстречу Свенельду кто-то поплывет. И заранее придумал, что следует сказать. Если мы со своей границы ударим по Дому Синего Ворона, Еталанды и их союзники поддержат нас. Гунналугу не устоять. И уж о помощи Торольфу он забудет полностью.

— А ты, оказывается, мудр, как столетний старец, — усмехнулся Велемир и сам снял свой шлем с головы юного конунга. — А ты боялся, что свеи ополчатся на нас. Оказывается, худа без добра не бывает, и добрая стрела только нужную цель находит.

Кормчий Валдай снова ударил в свою барабанную колоду — пока еще не слишком сильно, и гребцы схватились за весла. Следующий удар, раздавшийся с небольшим интервалом, означал начало единого мощного гребка. Ладья рванула с места, как показалось Овсеню, с какой-то радостью, хотя и не с такой стартовой скоростью, как могут это делать драккары…

Гунналуг так и не вышел из своего закутка под кормой, хотя сидеть там ему было, наверное, совсем неудобно, потому что дно у вытащенного на песок драккара не плоское, и сама лодка устроилась на берегу с большим уклоном. Постояв рядом с трапом в раздумье, ярл Торольф Одноглазый все же поднялся на борт и по наклоненным скамьям гребцов прошел к корме. Скамьи мокли под дождем и были скользкими, идти было неудобно, но ярл ни разу не оступился. Воину, закаленному во многих боях своей жизни, и мореплавателю, привыкшему к любой, самой сильной качке, было бы просто стыдно поскользнуться и упасть. Торольф, хотя был уже далеко не молод, сохранил былую силу тела, потому что никогда не раскисал, отлеживаясь где-нибудь на мягком ложе, и не баловал себя удобствами. Жизнь воина и скитальца укрепляет тело и дух. Бывает, что болят старые раны, а об обыкновенных болезнях, преследующих домоседов, Одноглазый и знать не хотел. И потому никогда не замечал трудностей.

Все на корме, пусть и наклоненной, выглядело, казалось, естественно и привычно, как выглядит всегда, но все же что-то заставило Одноглазого насторожиться и чуть-чуть замедлить движение. Но он не сразу понял, что именно. Даже осмотрелся внимательнее и оглянулся в непонимании, словно бы чувствуя чей-то тяжелый взгляд со спины.

А потом понял…

Взгляда со спины не было. Смотреть требовалось только перед собой. Но посмотреть было на что. Корма была сильно наклонена, как и весь драккар, но полог, что скрывал закуток колдуна под кормой, свисал не вертикально вниз, как полагается свисать пологу, а к порожку, параллельно проходу, как висел он на прямо стоящем драккаре. То есть создавалось впечатление, что там, в закутке, не хотели знать обычных законов земной жизни, и там, даже при наклоненной лодке, наклона не ощутили. По крайней мере, полог наклона не ощутил.

— Заходи, ярл, — как обычно, не видя еще его, Гунналуг уже почувствовал, кто пришел. Ярл давно перестал этому удивляться, смирившись с тем, что стало привычным. Колдун чувствовал его приход, как собака чувствует, когда к дверям подходит человек, и даже точно определяет, кто пришел, свой или чужой, и лает или виляет хвостом.

Одноглазый придержал рукой полог, шагнул за невысокий порог, готовый к тому, что пол в закутке тоже будет все-таки наклонен, и чуть не упал, подвернув ногу, потому что пол там стоял прямо. Создавалось впечатление, что шагает он из кривого мира в мир прямой, и это было не совсем удобно. Но, сделав шаг, а затем переместив и вторую ногу, он встал твердо и ровно, как стояла на полу и тренога с горящим в ней огнем. Удивление Одноглазого было очень велико.