Сергей Самаров - Козни колдуна Гунналуга

Это уже было оскорблением, и свейский вой непроизвольно положил руку на меч. Но вовремя остановил себя, потому что Ансгар сделал то же самое, и зашевелились воины с луками на борту ближней ладьи. А свей знаком был, наверное, со славянскими стрельцами, поскольку славянским языком он владел хорошо.

— Я поставил условия. Ваше дело, согласиться на них или нет, — сказал он сухо, развернулся и, прямой как палка, пошел на свой драккар.

Трап убрали тут же, гребцы заработали веслами, и лодка легко снялась с берега, в котором не увязла глубоко.

Сотник и конунг провожали драккар взглядом.

— Ты не понял, кого они просили, — сказал Ансгар, хотя воин даже имя назвал.

— Я понял. Потому так смело и клялся, — улыбнулся Овсень.

— Но…

— Они просили маленького человечка Извечу. А я клялся, что у нас нет такого человека. Извеча не человек, он — нелюдь, и я говорил правду. Нежели ты думаешь, что я стал бы лгать, когда упомянул дух своих умерших родителей? Я слишком люблю и уважаю их, чтобы бросаться такими словами.

Теперь уже засмеялся Ансгар…

Ладья Большаки вернулась к лагерю быстрее, чем до него дошли Овсень с Ансгаром. Любопытство заставляло гребцов налегать на весла. На берегу вокруг руянского сотника собрались воины, обсуждая переговоры и предполагая, о чем там мог идти разговор.

Навстречу самим переговорщикам, не желая дожидаться их возвращения, вышли Велемир со Смеяном. Видели, что сотник с конунгом смеются, и тоже не показывали лицами грусти.

— Что нужно жадным свеям? — спросил Смеян. — Большака говорит, что они его боятся и потому не нападают. И попытаются что-нибудь выторговать перед тем, как уйти. Говорит, что все свеи такие…

— Сейчас расскажем… — сотник шагнул в круг. — Живан где?

— Уже ушел. Наверное, готов уже стрелять, — сказал Велемир. — Хотя он пошел в обход, но пошел быстро. И должен или быть на месте, или вот-вот на место подойти.

— И хорошо. Будем ждать его сигнала. Костер разводите.

— Зачем? — спросил Большака. — Свеи уже уплывают?

— Они обещали атаковать нас через час.

— И что? Желаешь перекусить перед боем? — руянский сотник, как обычно, слегка кривлялся и шутил, поддерживая тем легкое отношение к предстоящему бою в других воинах.

— Разводите костер, плавьте в малом котле смолу… Готовьте паклю… Велемир, отсюда достанешь до драккаров?

— Далеко, конечно… Но, если стрелять от уха, то с новым прозором — достану… — без сомнения сказал стрелецкий десятник. — Стрелы с паклей и смолой?

— Да.

— Этими, конечно, труднее попасть. Смола капает, когда горит. Стрела вес меняет. Придется делать пробный выстрел. Но со второго — попаду обязательно. И даже с новым прицелом попробую. Он, кажется, помогает, хотя я к нему не привык. Но когда-то и привыкать нужно. Зря, что ли, Далята так старался. Буду стрелять по парусам. Смола на них осядет. Паруса сами промаслены и хорошо горят…

— Стрелы готовь. По три на каждый драккар… Эй, там… Выводите на берег лошадей и лосей. Может, Живану подмога потребуется.

— Это все хорошо, — согласился Большака. — Но чего они все-таки хотели?

— Они хотели получить одного из нас…

— Конунга?

Все смотрели только на Ансгара, предполагая, что такое требование для воинов Дома Синего Ворона было бы естественным.

Понимая будущий эффект своих слов, сотник Овсень выдержал паузу и оглядел окруживших его воев. И потом только сообщил:

— Нет. Конунг их не интересует. Они хотели Извечу. И его мешок.

— Кого-кого? — даже не сразу понял сотник Большака.

— Моего доброго домовушку Извечу. Друга моего дорогого, за которого я готов голову положить, но не отдать на съедение свеям.

Собравшиеся вои разразились хохотом.

А Извеча, словно его звали, тут же вышел на середину круга вместе с тем самым мешком. Он все слышал, и из глаз его опять катились неестественно крупные слезы. Овсень тут же пальцем подтер одну слезу, а подскочившая к нелюдю волкодлачка слизнула другую и оскалилась, грозно зарычала, показывая, что готова за Извечу с любым сцепиться.

— Не плачь, друг, никому я тебя не отдам, — твердо сказал сотник. — Они просили человека, но ты — нелюдь, и я духом умерших своих родителей поклялся, что у нас такого человека нет. И я сказал правду. Свеи поставили условие. Если мы человека Извечу не отдадим, через час нас атакуют. А у нас нет человека Извечи, у нас есть только маленький и добрый нелюдь Извеча…

Откуда-то из задних рядов вышли вдруг причальный нелюдь Хлюп и гном Хаствит. Хлюп обнажил свой большой нож, Хаствит держал топор перед грудью, и оба молча встали рядом с Извечей, словно показывали, что не отдадут собрата никаким дикарям свеям.

— Дядюшка Овсень, чтобы вас пропустили, отдай, — сказал вдруг сам маленький нелюдь и заплакал от собственных слов сильнее. — Я все стерплю, а ты тетушку Всеведу спасешь.

— Ну-ну… — сказал Овсень, широко улыбаясь. — Ты — последнее, что у меня от дома осталось. Никому не отдам. И Всеведа такого мне не позволила бы. А хозяйку дома всегда слушаться след. А на Добряну посмотри! Она всем свеям готова горло перекусить за тебя.

И сотник Большака шагнул в круг, протягивая маленькому самоотверженному нелюдю свою ручищу для рукопожатия:

— Мой меч, Извеча, к твоим услугам… Мы сумеем тебя защитить…

И, несмотря на улыбку, сказал очень серьезно, а потом не выдержал и снова захохотал. И другие захохотали. Страха свеи не вызвали ни у кого, несмотря на свое численное преимущество. Только один Ансгар хмурился, слишком уважая своих ближайших соседей. Ансгар считал, что недооценивать такого противника — большое легкомыслие. Он не считал русов людьми легкомысленными, но полагал, что те просто не понимают, насколько серьезный противник выступает против них. И потому, когда вои разошлись, чтобы приготовиться к бою, юный конунг остался с Овсенем один, надеясь повлиять на сотника своим авторитетом, который Ансгар уже чувствовал.

— А на что тебе нужен этот нелюдь? — спросил он нарочито насмешливо. — Может, лучше отдать и спокойно плыть дальше. Шведов слишком много. Мы половину своих людей можем потерять, да и то едва ли справимся. Я понимаю, что такое память о доме, но потерять все из-за какого-то нелюдя… По-моему, это слишком.

Сотник посмотрел на конунга долгим и внимательным взглядом, полным сожаления, вздохнул печально, но ничего не сказал. А Ансгару от этого взгляда почему-то стало вдруг стыдно…

Костер развели небольшой, и скоро смола в маленьком котле уже начала зловеще булькать.

Велемир обмотал наконечники нескольких стрел паклей и пропитал паклю жидкой смолой, приклеившейся и к самому наконечнику, и к древку. Свой лук десятник подготовил заранее, сменив костяной прозор на стальной и установив прицел кузнеца Даляты. И даже, прикинув на глазок расстояние до драккаров, выставил маленькую стрелку прицела на самую крайнюю отметку. Потом погладил пальцами лук и что-то прошептал ему, и сам прислушался. И повторил это несколько раз. Со стороны посмотреть, произошел настоящий разговор. Десятник, кажется, этим разговором остался доволен. Общий язык со своим луком он находил легко.