Мария Заболотская - И. о. поместного чародея

Но все мои мольбы были тщетными, и описываю я их лишь для того, чтобы никто не подумал, будто я вела себя героически и с достоинством. Пользуясь тем, что Теннонту было сейчас не до окружающей его действительности, я поведала Виро обо всем, что не успела в этой жизни повидать, и, смею вас заверить, список получился внушительный, как и у любого человека, знающего, что следующее утро он уже не встретит.

Но секретарь хранил молчание.

Между тем, продвигаясь зигзагами и кругами, мы постепенно удалялись от чародейского дома. Смех гребцов становился все более усталым и прерывистым, капитан, доселе страшным усилием воли сдерживающий все легкомысленные звуки, рвущиеся из груди, распрямил плечи и даже издал какое-то облегченное восклицание, а Теннонт принялся тереть виски, пытаясь поскорее прийти в себя.

Спиной я ощутила предупреждающий укол острия кинжала и примолкла, чувствуя, как закипают на глазах жгучие, злые слезы.

Сложно было оценить время, потраченное на то, чтобы преодолеть расстояние от дома поместного чародея до города, но, когда мы причалили неподалеку от городских ворот, я вдруг с удивлением поняла, что вокруг стемнело. Последние часы моей жизни и те оказались безжалостно скомканы в неопределенный отрезок времени, полностью состоящий из приступов дурноты.

Нас встретил караул из нескольких стражников и зловеще гудящая толпа, истинных размеров которой я не могла определить в неверном свете факелов. Слышны были отдельные выкрики: «Смерть чародеям!», «Сжечь ведьму!» и «Это все она!», из чего я сделала вывод, что просить помощи мне не у кого. Теннонт мог не беспокоиться.

— Доложите обстановку! — гаркнул капитан, с облегчением расправив плечи, как это положено служивому человеку.

— Так это… люди дюже злобствуют, особенно у ратуши, — неуверенно откликнулся один из стражников. — Говорят, что танцы эти — прямое насмехательство над их бедами и что господин бургомистр окончательно рехнулся, поскольку ве… чародейка порчу на него навела, и ве… чародейку эту нужно непременно сжечь, пока не поздно, а уж после этого только балы закатывать. И ежели он так не сделает, то надобно исправить положение своими силами, посему…

Услышав это, я печально вздохнула, потому что доля истины в народном мнении присутствовала: ясное дело, что жители города, в том числе и бургомистр, напрочь утратили ясность мышления из-за той вспышки магии, которую сотворил неизвестно куда подевавшийся Констан. Еще несколько дней опьяняющее воздействие хаотического портала на город должно было сохраняться, а потом радиус действия, скорее всего, уменьшился бы. Но сейчас город был переполнен одурманенными людьми, часть из которых безудержно желала веселиться, прочие столь же необузданно жаждали мести, и закончиться это все должно было, как заканчивается попойка в харчевне, где, на свою беду, одновременно очутились весельчаки и забияки.

— К ратуше! — торопливо скомандовал капитан, прервав речь своего подчиненного, и мы двинулись вперед, прокладывая дорогу сквозь угрожающе гудящую толпу.

Теннонт с досадой косился на конвой, прекрасно понимая, что сложившаяся ситуация несказанно усложняет приведение в жизнь его плана. Уйти незаметно с бала, когда ратуша осаждена негодующими и слегка поглупевшими людьми, было не намного проще, чем выбраться с острова, окруженного водой и искаженным пространством.

На площади горели костры. Непосвященному человеку могло показаться, что это традиционные огни в честь дня Солнцестояния, через которые полагается весело и беззаботно прыгать, нацепив на себя венок. Однако я, не колеблясь ни секунды, определила, что здесь, отринув легкомысленность и шутки, готовятся к аутодафе при моем непосредственном участии. На душе стало вовсе скверно.

— Ведьма, ведьма! — раздались дружные возгласы, преисполненные радостной ненависти.

Частично сбылась еще одна мечта моего детства: я в дорогом наряде шествовала сквозь глазеющую на меня толпу и путь мне прокладывали стражники. Правда, хотелось бы, чтобы люди кричали «Слава!», а в действительности получилось «Сжечь!», но какое дело Провидению до таких мелочей?

Под нарастающий гул человеческих голосов мы торопливо вошли в здание, и дубовые двери гулко захлопнулись за нашими спинами, вызвав неприятные ассоциации, от которых и Теннонт, и Виро, и я дружно поежились, продемонстрировав, что всем нам в прошлом довелось познать печали заточения.

Бал к тому времени уже начался.

Не знаю, чем отличался благотворительный бал от обычного, но, поразмыслив, я пришла к выводу, что подобная формулировка прекрасно позволяет людям веселиться от души, несмотря на бедствия, постигшие их соседей, и при этом с чистой совестью отрицать свое равнодушие.

Если бы мне за свою не слишком длинную жизнь пришлось побывать хотя бы на одном столичном светском вечере с танцами, то, вне всякого сомнения, я бы наблюдала за суетой в зале ратуши с той же презрительной снисходительностью, что и Теннонт, у которого и без того хватало поводов быть недовольным. Наверняка ему были смешны и наряды устаревшего фасона, и фальшивящие местами музыканты, и потертая разнородная мебель, конечно же пожертвованная на этот вечер гостями бала. Чтобы зал казался больше, все стены были уставлены зеркалами, целостность которых бдительно охранялась лакеями, а кое-какие огрехи обстановки были наивно замаскированы букетами.

Но я, впервые попав на бал, вдруг поняла, что мне понравилось бы танцевать под нестройное пиликанье скрипок всю ночь напролет. Должно быть, это подала голос кровь моей забытой матушки — страстной поклонницы всяческих развлечений.

Кроме всего прочего, это наверняка был самый веселый бал за всю историю Эсворда, что было целиком и полностью заслугой моего ученика. Казалось, все присутствующие выпили на пару бокалов вина больше, чем принято в приличном обществе, и теперь вовсю наслаждаются последствиями.

В доме дяди Бернарда меня учили танцам, но вскоре учителями было определено, что у меня нет никакой склонности к сему искусству, благодаря чему я сейчас не могла отличить менуэт от мазурки. Это не мешало мне видеть, что многим дамам впоследствии станет стыдно за то, как энергично они подпрыгивали в объятиях кавалеров и как развевались при этом во все стороны их многочисленные юбки, опасно приближая их владелиц к границам приличия.

Из разгоряченной гущи дам и кавалеров вынырнул бургомистр и с пугающей сердечностью обнял Теннонта, который от неожиданности даже не успел скорчить еще более презрительную физиономию.

— Ах, как же я рад вас видеть! — воскликнул господин Пруст и, не находя еще более любезных выражений, еще раз сжал лжечиновника в объятиях.