Джей Лейк - Зеленая

Когда огонь потух, госпожа Тирей велела мне отнести жаровню в нижнюю кухню. Хотя я держала ее толстой прихваткой, горячий металл обжигал пальцы и запястья. На кухне она натерла мои ожоги пальмовым маслом — грубо, безжалостно. Затем достала широкий, низкий горшок, в котором варили пищу на открытом огне.

Госпожа Тирей пересыпала в горшок пепел от сгоревшего шелка и обгорелые зернышки граната. Плеснула в горшок немного вина, воды. Не пожалела соли. Поставила горшок на огонь и стала помешивать варево. Вскоре оно запузырилось, закипело.

Вонь поднялась ужасная.

Варево уместилось в большую миску. Госпожа Тирей придвинула ее мне и приказала:

— Ешь!

Я с ужасом смотрела на вязкую серо-бурую массу.

— Съешь, — сказала госпожа Тирей, — и покончим с этим. Если не съешь, тебе конец.

Давясь, я глотала пепел, смешанный с солью. Я ела свое прошлое. Но дала себе зарок, что у меня еще будет будущее.

Позже, у себя в спальне, я сидела на кровати и смотрела за дверь, которую госпожа Тирей оставила приоткрытой. Мне на миг показалось, будто я вижу под заснеженным гранатом спящего буйвола. Я понимала, что это невозможно, но видение немного утешило меня.

На втором году пребывания на Гранатовом дворе у меня появились и другие наставницы. Они стали обучать меня разным наукам и ремеслам. Госпожа Тирей по-прежнему учила меня готовить. Госпожа Леони продолжала учить меня шить и разбираться в тканях. Госпожа Марга, которая была гораздо моложе двух первых наставниц, учила тщательно, по-северному, убирать комнаты и распознавать плохую работу. Госпожа Даная принесла стопки бумаги и показала мне беспокойные буквы Каменного побережья, продолжив занятия, начатые еще с Федеро на «Беге фортуны».

Каждая наставница по очереди раскрывала передо мной тайны своего ремесла. Госпожа Марга показала, как выбирать масла для разных пород дерева, в зависимости не только от самого материала, но и от того, для чего он служит и находится ли на свету или нет. Она могла часами рассказывать о крахмальных воротничках и манжетах; по ее словам, безупречные воротнички и манжеты способны многое сказать о сути того или иного горожанина и о его положении на общественной лестнице.

Госпожа Суаликс объясняла мне тайную магию чисел, показывала, как они пляшут в строках и колонках, соединяясь и порождая новые цифры. Она говорила сдержанно и тихо; казалось, ей наплевать на дисциплину, за соблюдением которой ревностно следили другие наставницы. Для госпожи Суаликс весь мир состоял из чисел. Числа двигали корабли, монеты и обутые в сапоги ноги воинов. Вскоре она убедила в этом и меня, и мне казалось, что в столбике монет я слышу мерное дыхание всего города.

Госпожа Балнеа учила меня ухаживать за лошадьми, собаками и более редкими видами домашних животных, которых некоторые женщины делали своими любимцами. Она приносила разноцветные картинки на растянутых кусках кожи и рассказывала об экстерьере и мастях. Весной она обещала научить меня ездить верхом. Я не видела особо много смысла в том, чтобы кружить на пони по тесному двору, но наставнице ничего не сказала.

Музыке меня тоже учили — приходила госпожа Малья, тонкая, мстительная особа, по сравнению с которой госпожа Леони казалась воплощением добра. Правда, госпожа Малья не питала злобы лично ко мне, даже наоборот, но она сразу дала мне понять: для нее я — всего лишь очередное орудие. Ее цель — настроить мой голос и обучить меня петь так, как принято здесь, на севере. Кроме того, я должна была отличать спинет от клавесина. Я была еще очень мала, когда госпожа Малья начала обучать меня, и в моем голосе еще присутствовала ангельская сладость, которой обладают только дети. Она предупредила, что, когда я вырасту, голос сломается, и пригрозила сломить меня раньше времени, если я не запомню каждую ноту и не буду работать в точности по ее приказам.

— Я не боюсь Управляющего, как остальные здешние наставницы, — сухо сказала госпожа Малья. — Ты будешь либо совершенством, либо никем — я сама об этом позабочусь.

От новых наставниц я получила и кое-что хорошее. Во-первых, дни мои стали разнообразнее и оживленнее. Значит, мне приходилось проводить меньше времени с госпожой Тирей и у меня появилось больше занятий. Мир уже начинал разворачиваться передо мной — я и не представляла, что такое возможно в клетке, какую представлял собой Гранатовый двор. Потом я чувствовала себя виноватой, потому что уроки казались мне интереснее, чем охота за лягушками в канавах под вечно палящим солнцем.

А все-таки дома меня не били!

Во-вторых, поскольку новые наставницы приходили и уходили, я постепенно начала сознавать, что за этими серо-голубыми стенами тоже есть жизнь. Во дворы редко проникали посторонние звуки, а когда проникали, казались неотчетливыми и почти ничего не значили. Наставницы приходили, а потом уходили выполнять другие поручения, что означало, что у них были свои обязанности, режим; от них требовались другие вещи. Они часто останавливались поболтать друг с другом. Правда, они старательно следили, чтобы их слова не достигли моих ушей, но следили не всегда и недостаточно. По обрывкам сплетен я поняла, что в других дворах дома Управляющего воспитываются и другие девочки. Все мы, кандидатки, соперничали друг с другом; каждой из нас лучше других удавались разные вещи. Одна малышка гениально готовила и разбиралась во всех специях и пряных травах, а другая замечательно преуспела в искусстве каллиграфии.

Я была еще очень мала, когда такие слова впервые задели мой слух. Они лишь укрепили мою решимость овладеть всем, чему меня обучали. Когда-нибудь я освобожусь!

Моя постель была такой большой и непривычно мягкой, что иногда я засыпала рядом с ней, на полу. Госпожа Тирей, ворча и пыхтя, уходила спать к себе в спальню, а я лежала без сна и рассказывала себе сказки на своем родном языке. Я быстро поняла, как мало я знаю слов на родном языке — гораздо меньше, чем на петрейском. О фруктах, пряностях, о шитье, о достоинствах собак я могла рассуждать только на языке моих тюремщиков с Каменного Берега.

На родном языке у меня даже не было слова для обозначения собаки. Нашим единственным животным был буйвол Стойкий; кроме того, я видела нескольких диких лесных птиц, которые рылись в земле у папиной хижины. Я могла говорить о черепахах, змеях и кусачей мошке, и все же мир, который охватывали эти слова, был так мал, что сердце мое болело.

Однажды я успешно записала очередные несколько строк из «Семнадцати жизней мегатерианцев». Госпожа Даная считала, что знатная дама всегда должна стремиться к чему-то высшему. Слова были длинными и трудными; смысла их я тогда еще не улавливала. Что может знать ребенок о переселении душ или супружеской измене? И все же за словами все отчетливее проступали звуки. Госпожа Даная вела меня через них медленно, терпеливо, шаг за шагом.