Джей Лейк - Зеленая

Спичка зажглась с первой попытки; запахло серой. Я решила, что это хороший знак. После того как я зажгла черную свечу, я обхватила себя руками от холода и стала раскачиваться вперед-назад.

— Ты обращалась со мной сурово — я бы не стала так обращаться и с уличной дворняжкой, — сказала я, глядя на язычок пламени и надеясь, что душа госпожи Тирей слышит меня, где бы она ни находилась. — Твой грех заключался в том, что ты слишком буквально следовала приказу Управляющего. Но кто мы такие, если не можем отличить хорошее от плохого, не важно, с чьих уст слетают приказы?

Вторую спичку я зажгла от черной свечи. Спичка вспыхнула так ярко, что я зажмурилась. Затем я поднесла спичку к фитилю второй свечи.

— Ты кормила меня, одевала меня и учила многим вещам — большинство людей столько не способны узнать, — сказала я душе госпожи Тирей. — Ты управляла моей жизнью, хотела я того или нет.

Развернув бумагу, взятую у Федеро еще на чердаке, я старательно разгладила ее на мозаичном полу. Двумя обгорелыми спичками я нарисовала буйвола Стойкого, хотя никто, кроме меня, не видел его изображения. Картинка была вполне проста: наклонные рога в виде знака «алеф», вздыбленные плечи, согнутые в коленях передние ноги.

Свернув рисунок, я поднесла его к огоньку белой свечи. «Пусть жертва горит в свете надежд и мечтаний».

— Пусть Стойкий несет тебя вперед, как когда-то нес мою бабушку. Он способен выдержать гораздо больше, чем я. — Судорожно вздохнув, я добавила: — Извини, что отняла у тебя то, что мне не принадлежало.

Когда обгоревший рисунок обжег мне пальцы, я бросила бумагу на пол. Она загнулась по краям и сгорела. Скоро от нее осталась лишь кучка пепла, которую развеял пронесшийся ветер. Он же задул мои поминальные свечи.

Тень госпожи Тирей ничего мне не ответила. Правда, я ничего и не ожидала. Мне просто нужно было попрощаться с ней.

Встав, я сбросила плащ Федеро.

— Где мой шелк? — спросила я на родном языке.

Федеро и Танцовщица стали обматывать меня шелком.

Они наряжали меня долго и старательно, как оруженосцы в старинных сказках, которые готовили воина к турниру.

Я шла по проспекту Коронации между двумя рядами персиковых деревьев, облетевших от осенней сырости. Шелковое одеяние, расшитое колокольчиками, туго обматывало мое тело. Сверху я надела черные брюки и длинную, доходящую до лодыжек, рубаху — как будто готовилась танцевать в какой-то шутовской пантомиме. Никакого оружия я не взяла и шла с высоко поднятой головой.

«Посмотрите на меня, — думала я, косясь на прохожих. — Кто хочет получить награду? Вот потерянный изумруд из коллекции Управляющего!»

В городе начинался обычный день. По улицам сновали люди. Мимо меня проносились повозки и кареты. Я увидела даже целый поезд из больших подвод, скрепленных между собою и движимый непонятными механизмами. Меня обгоняли уличные торговцы и слуги; они спешили выполнить поручения своих знатных хозяев, чьи большие дома стояли на подступах к дворцу Правителя.

Я испугалась. С того дня, когда я девять лет назад приплыла в Медные Холмы, я еще не видела сразу стольких людей. Передо мной мелькали многочисленные лица; какие-то казались мне знакомыми. И все же вокруг меня все было как в тумане. Я механически определяла социальный статус прохожих — многолетние уроки не прошли даром. Общественное положение и род занятий легко определяется одеждой, головным убором, походкой, осанкой, манерой держаться, орудиями труда или утварью.

В обычное время я бы, наверное, спряталась в тихом переулке, но сейчас меня звала вперед иная цель. Впрочем, ближе ко дворцу толпа рассеялась, а дома вдоль улицы стали богаче.

Мимо, даже не взглянув на меня, проскакали два стражника. Идущие по делам хорошо одетые люди также не обращали на меня внимания. Положение невидимки радовало меня и одновременно озадачивало. Интересно, думала я, взглянули бы на меня эти разряженные павлины, иди я по улице голой, с обнаженным блистающим мечом в руке?

Где погоня, где шум и крики, обещанные Федеро и Танцовщицей? Три дня назад стражники обыскивали все строения в складском квартале, здание за зданием. Видимо, сегодня они заняты каким-то другим важным делом.

Любая одежда служит знаком, сигналом или символом. Она показывает, какую роль играет ее носитель и какого отношения к себе он ждет от окружающих. Мой наряд и внешность ясно говорили, что я не из этих мест, что я чужая в чужой стране. Мои колокольчики рассказывали мою историю всем имеющим уши и умеющим слышать.

Впрочем, мне показалось, что на проспекте Коронации все совершенно глухие.

Впереди показался дворец Правителя. Фасад был выполнен из восточного мрамора в фирфянском стиле; никогда не видела, чтобы на фасаде было столько окон. Всю сознательную жизнь я смотрела на глухие стены дома Управляющего. Казалось, что дворец смотрит на город сотней глаз. Над крышей высился огромный медный купол. Купола поменьше из того же металла венчали каждое крыло.

Я не знала, далеко ли до дворца; всю жизнь я просидела в тесном дворе, а гуляла лишь по ночам, когда трудно оценить расстояние. И все же мне казалось, что до дворца совсем недалеко. Вблизи дворца улица совсем опустела. В тишине звонче зазвенели мои колокольчики.

Я могла бы надеть свой шелк на свадьбу, а надела, выходит, на похороны. Я шла и жалела, что в последний путь меня не везет Стойкий, как бабушку.

И вдруг меня окружили охранники со злыми лицами и мечами наголо. Они придвинулись ко мне вплотную, шаркая ногами и крича. Меня сначала швырнули на колени, затем уложили на мостовую лицом вниз. Кто-то дважды лягнул меня ногой, отчего все колокольчики дружно зазвенели. К горлу приставили острие меча. Я подавила крик боли — а заодно и гнев, вызванный таким жестоким обращением.

«Сохрани пыл для Правителя, — велела себе я. — Тебе повезет, если тебе дадут хотя бы одну попытку. Не трать гнев здесь понапрасну».

Во дворец, шлепая сандалиями по булыжникам, побежал гонец. Стражник с мечом опустился на колени у меня за спиной; впрочем, я видела только одно его колено и кусок его кольчуги.

— Устраивайся поудобнее, девчонка! — прошептал он. Его горячее дыхание жгло шрам на моем ухе. — Недолго тебе осталось жить!

— Заговор! — произнесла я, обращаясь к булыжникам на мостовой. Губы у меня были прижаты к камню, который отдавал в основном кожаными подошвами. — Готовится покушение на Правителя! — Я повторяла то, что внушили мне Федеро и Танцовщица. Моя история должна была стать пропуском в нужное место.

— Конечно заговор! — расхохотался стражник. — А солнце встает на востоке!

После этого стражники вели себя почти как нормальные люди. Один рассказал анекдот о распутной жене офицера. Другой жаловался на то, что у него захромала лошадь. Третий сетовал на дурную еду в солдатской столовой. Если бы не меч, прижатый к моей шее, я бы с интересом слушала их болтовню.