Джей Лейк - Зеленая

Теперь все зависело от моего красноречия. Конечно, в книгах госпожи Данаи хватало рассказов о безбилетных пассажирах и о путешественниках, которые зарабатывали себе на проезд. Но почему-то среди таких пассажиров не попалось ни одной темнокожей девушки.

За серовато-голубыми стенами Гранатового двора на мой цвет кожи никто не обращал внимания. Здесь же от него зависит моя дальнейшая судьба. И от моих слов… Я давно уже поняла, что в Медных Холмах многое зависит от слов.

Я продолжала быстро идти, притворяясь, будто спешу по делу. Стоять на месте разинув рот опасно — хищники быстро вычислят жертву. Я шла мимо пристаней, стараясь на ходу повнимательнее рассмотреть все корабли.

На некоторых было написано, куда они направляются. Чаще всего мне попадались суда, которые шли в другие города Каменного Берега — Хокхэрроу, Дан-Крэнмур, Забытый Порт. Они были нанесены на карты; о них я читала в книгах. Один корабль направлялся в Шафранную Башню — туда мне совсем не хотелось.

Впереди замаячила еще одна вывеска. На ней кривыми буквами было выведено: «На юг, в южные страны. С заходом в п-ты Калим., Читту и Пряный».

Я подбежала к сходням и задрала голову. Над палубой возвышались три мачты, но не было дымовой трубы. Значит, здесь нет парового котла, как на «Беге фортуны». У трапа стоял человек с такой же темной кожей, как у меня, только он был одет в парусиновые брюки и хлопчатобумажную морскую тельняшку. В руках он держал длинную доску, к которой сизалевыми шпагатами были привязаны бумаги. Покосившись на меня, он стал смотреть на свою доску.

— Прошу, пустите меня на корабль, — сказала я ему и добавила на селю: — Я хочу вернуться домой.

Последние слова привлекли его внимание.

— Возвращайся к матери, — ответил он и добавил слова, которых я не знала.

— Она там, — объяснила я, показывая рукой на море. — Меня украли, увезли.

— Ты рабыня. — Он смерил меня подозрительным взглядом и продолжал по-петрейски: — Наверное, натворила что-нибудь и угодила в беду?

— В беду угодил весь этот город, — также по-петрейски ответила я. — Если я не уплыву с вами, скорее всего, я вообще никуда не уплыву.

— Чем ты заплатишь за проезд, если я попрошу капитана взять тебя?

Я глубоко вздохнула. Дальше этого мои планы не заходили.

— У меня нет денег. Надеюсь лишь на добрую волю соотечественников. Я умею готовить, как готовят в знатных домах, и могу искусно управляться с иголкой и ниткой.

Он фыркнул, и сердце у меня упало.

— Ты еще скажи, что умеешь исполнять музыку ангелов и танцуешь «Семь шагов Систры»!

— Я умею петь, но знаю только песни Каменного Берега.

Лицо его дрогнуло.

— Селистанских песен ты не знаешь.

На родном языке я ответила:

— Меня украли очень давно.

Где-то неподалеку ударили в колокол. Все стали поспешно озираться. Многие убежали. Тревога! Восставшие добрались до порта.

— Пошли! — Он стал подниматься по сходням. — Сейчас отходим… Ладно, возьму тебя с собой. Пока спрячься. Если тебя обнаружат, когда мы выйдем в открытое море, вряд ли капитан Шилдс выкинет тебя за борт, как балласт. Особенно если ты сумеешь вкусно накормить его, как обещаешь.

Кто-то подал голос с мачты. Матросы высыпали на палубу. Корабль покачнулся и поплыл вперед.

Я вцепилась в рукав своего спасителя:

— Пожалуйста, скажите, как называется ваш корабль?

Он посмотрел на меня сверху вниз и расхохотался.

— Не думай, что я над тобой издеваюсь, малышка, но наше судно называется «Южная беглянка».

— Ах, вон что! — Я спокойно посмотрела ему прямо в глаза. — Но я свободна!

— Конечно свободна! — ответил он. — Пока. — Он нагнулся ко мне: — Меня зовут Срини, я эконом. Сейчас я должен идти к капитану. Иди сядь вон на те тюки и, ради всего, что есть святого, никому не попадайся на глаза.

Палуба лязгнула и загремела. Захлопала парусина — матросы поднимали паруса. Я села на тюк, скорчилась и стала успокаивать себя сказками на языке моего детства. Скоро я окажусь в порту, откуда, если повезет, услышу звяканье деревянного колокольчика Стойкого. Я на пути к свободе!

Я еду домой.

Срини определил меня на камбуз, под начало к пожилому повару — одноногому ханьчуйцу. По палубе Лао Цзя передвигался с помощью деревянного протеза, но на камбузе вешал деревяшку на крючок и ловко скакал на одной ноге в узком пространстве между рабочими столами. Протез у него был весь покрыт резьбой; летящие драконы охотились на инкрустированные в дерево черные жемчужины. Вбитые в переборки парусиновые петли на крюках помогали Лао Цзя не упасть во время волнения или шторма. По-моему, вначале он терпел меня только потому, что я была маленькой, гибкой и не путалась у него под ногами — точнее, под единственной ногой.

Я была очень рада, что попала на камбуз. Верхняя палуба меня пугала. Вокруг расстилались безбрежные горизонты, которые я хорошо запомнила — сначала по дому, потом по «Бегу фортуны». Когда я снова увидела вокруг себя водную гладь, то невольно пала духом. На улицах Медных Холмов были дома, деревья и люди. В океане не было ничего, кроме линии горизонта, которая простиралась куда ни посмотри.

Старик почти не говорил по-петрейски; только выкрикивал мне названия каких-то продуктов. Я же тогда еще не говорила по-ханьчуйски. Я никогда не слышала этого языка, пока мне не пришлось делить с Лао Цзя тесную корабельную кухню. Впрочем, он знал несколько слов на селю и потому мог общаться со Срини и со мной.

Запах, поднимавшийся от стоящих на плите горшков, для меня был запахом свободы. Сначала я под придирчивым взором Лао Цзя резала капусту и морковь. Вскоре он понял, что я не отрежу себе палец и не зарежу его во время шторма.

— Справишься, — сказал он на селю.

Единственное слово, брошенное мне стариком, стало первой настоящей похвалой, которую я получила в своей жизни.

— Благодарю, — ответила я.

Увидев, что я умею с первого взгляда и по запаху найти бутылочку с нужной пряностью, Лао Цзя очень обрадовался. На второй день после выхода в открытое море я приготовила вполне съедобный пирог с начинкой из свиного фарша с тмином и пюре из кресс-салата. Лао Цзя снова похвалил меня.

— Я попрошу Срини, чтобы тебя оставили здесь. Готовь! — Он расплылся в беззубой улыбке.

— Я еду в Селистан, — сказала я.

Он притворился, что плачет, содрал с себя синий полотняный колпак и прижал к груди, а потом стал молиться своим ханьчуйским богам. Помолившись, улыбнулся, похлопал меня по голове и велел работать дальше.

Готовить с ним было удовольствием. И еще приятнее было работать без чьего-то постоянного осуждающего взгляда. Я ничего не имела против тесноты, тупых ножей и незнакомых ингредиентов. Более того, еще через несколько дней Лао Цзя начал обучать меня азам ханьчуйской кухни. Как я поняла, ханьчуйцы нарезают пищу на мелкие кусочки, маринуют мясо, рыбу и овощи, а потом быстро обжаривают на раскаленной неглубокой сковороде, после чего сдабривают острыми соусами. Сложнее всего мне было смешивать различные пряности и жидкости, добиваясь нужного оттенка вкуса. Незнакомыми оказались и многие приправы и специи.