Галина Романова - Как не потерять работу

— Ага, — кивнул я, начиная что-то понимать. Ну конечно, здесь, в тюрьме, время от времени умирали под пытками или просто от старости, слабости или болезней заключенные. Даже сейчас от души одной из старух веяло остатками магической силы. Она и держалась чуть особняком, глядя прямо в глаза с каким-то странным выражением лица — не то презирала, не то жалела сбившегося с пути парня. За что в свое время арестовали и бросили сюда умирать других — неизвестно. То ли оговорили, то ли просто женщины попались под горячую руку закона. Из мужчин таких — обладавших крупицами магии знахарей и ведунов — набралось трое. Как маги и волшебники, они наверняка были слишком слабы, чтобы получить образование. В Колледж Некромагии, например, принимают отнюдь не всех, а лишь тех, чьи силы достигают определенного уровня. А для того, чтобы самим чего-то достичь, их сил вполне хватало. Кому-то из соседей не понравился «дурной глаз», на кого-то обиженный самоучка действительно навел порчу, за что и поплатился. Бывало, что гильдия магов и ведьмаков сама выслеживала и «сдавала» инквизиторам таких самозванцев, ибо, не умея правильно распоряжаться отпущенными природой силами, они часто допускали ошибки и дискредитировали настоящих волшебников. Самых ярых казнили, а тех, чья вина была невелика или кто вовсе попал сюда по ошибке, оставляли умирать в камерах. Ибо считается, что инквизиция не ошибается. Вот они, плоды ее ошибок. Их тела не получили должного погребения, и они обречены оставаться призраками этого места, до тех пор пока окончательно, до последней крошки, не истлеют их тела или пока не найдется некромант, который отпустит истомившиеся души на вересковые пустоши.

— Помоги-и-и… отпус-сти-и…

— Не мучь ты нас-с, с-с-сынок, — прошамкала одна из старух, протискиваясь вперед, — отпус-с-сти… дочка у меня там… дай свидетьс-с-ся напосс-следок…

— Дочка-то жива? — Сердце почему-то дрогнуло.

— Жива, жива, как ей живой-то не быть! — торопливо закивала старуха, а с той стороны багрового тумана уже шевелились другие тени, с нетерпением ожидая встречи с умершими родными и близкими.

— А у меня — с-с-сын… А у меня — мать хворая… — словно только того и ждали, загомонили-зашептали остальные призраки. — С-сколько лет не виделис-с-сь… отпус-с-сти… не держи…

Я сжал кулаки, борясь с приступом жалости к себе. Если не случится чуда и меня не выпустят — что вряд ли! — или не казнят, то и моя судьба — умереть вот так, в камере, забытым всеми, через несколько лет. Измученный недоеданием — сижу два дня, а еще ни разу не кормили, — усталостью, пытками и холодом, я стану жертвой тюремных крыс, которые наверняка хорошо освоились с ролью могильщиков, поедая останки ранее умерших заключенных. И моя душа останется призраком летать меж этих стен, не в силах удалиться от места своего последнего упокоения, — до тех пор, пока судьба не приведет сюда же другого несчастного некроманта, который согласится отпустить ее на вересковые пустоши.

— Я отпущу вас. Всех! — Призраки придвинулись вплотную, окружая кольцом, и едва не кинулись обниматься. — Но с одним условием!

Нежданные гости шарахнулись в стороны, как ветром сдуло.

— Приказывай, хоз-зяин, — через минуту или две прозвучало из задних рядов, — всс-се исс-сполним…

Было велико желание напоследок натравить их на здешних «хозяев» — кошмары наслать или вещички кое-какие попортить, но я усилием воли отогнал эту мысль. В конце концов, мстить я смогу и сам — после смерти!

— Летите на вересковые поля, — взмахнул рукой, подкрепляя свои слова пассом, — летите и будьте свободны. Но скажите моей жене… скажите ей, что я… что скоро я последую за вами! Пусть… не держит на меня зла и поскорее найдет себе нового супруга!

— Ис-сполним. — Призраки заколыхались, заволновались. Лишь некоторые — души тех, кто при жизни действительно были ведунами и чародеями, — смотрели пристально и пытливо. — Кто твоя жена? Где нам исс-скать ее?

— Не беспокойтесь! Она сама найдет вас! Спешите!

Еще два концентрационных пасса, с губ срывается обрывок заклинания — и словно порыв ветра сдернул багровый туман, открывая картину холмистой равнины, поросшей вереском. Ноздри защекотал запах цветов, полыни, свежей воды и йода. На горизонте кое-где к затянутому вечными облаками небу поднимались столбы дыма. Там готовились праздничные пиры для запоздавших путников.

С ликующими криками души устремились вперед, навстречу теням, ожидавшим их. Все смешалось — те, кого встретили родные, бросились приветствовать друг друга, остальные ринулись к горизонту искать своих. Кому-то уже поднесли полный кубок меда, кто-то просто вдыхал аромат вереска.

Одна из старух внезапно обернулась через плечо:

— Идем с-с нами, некромант!

Соблазн так и сделать был чрезвычайно велик — душа и плоть сами устремились навстречу. Чего стоит — всего лишь встать с колен и шагнуть вперед! Но что-то удержало мой порыв. То ли трусость — я все-таки хочу жить, несмотря ни на что! — то ли внезапно ворвавшиеся в сознание посторонние звуки. За дверями моей камеры с криками и матюгами толпились люди — не иначе как почувствовали магию.

— Нет.

— Ну как знаеш-ш-шь…

Порыв ветра задул-задернул багровый туман, унес запахи и звуки потустороннего мира. Я еле успел окончательно нарушить границу и затереть край пентаграммы, когда дверь распахнулась и в камеру ворвался монах в сопровождении трех стражников. Одного взгляда на следы медленно затухающей пентаграммы ему хватило:

— Взять!

Удар сапога в бок опрокинул меня на пол. Били стражники долго, со вкусом и знанием дела. А я с закованными в колодки руками не мог даже нормально защищаться. Даже на бок не повернешься, закрывая живот. Попытался было подтянуть колени к животу, спасая жизненно важные органы, и тут же получил по ним сапогом так, что в глазах потемнело. Потом кто-то с явным удовольствием наступил мне каблуком на пальцы, и я перестал сдерживаться, заорав во все горло.

Не знаю, сколько времени меня избивали, пару раз я, наверное, терял сознание, но приходил в себя от новых пинков, — но вдруг раздался негромкий властный голос:

— Отставить!

Стражники отступили. С превеликим трудом разлепив мокрые ресницы, — из рассеченной брови текла кровь, и правый глаз немилосердно щипало, — я едва различил склоняющегося надо мной знакомого инквизитора.

— Ай-ай-ай! — в притворном огорчении покачал он головой. — Такой добронравный… я бы даже сказал — такой благородный молодой человек! И так глупо и бездарно все испортить?

Я попытался пошевелиться — ну или хотя бы вздохнуть полной грудью — и прислушался к себе. Болело абсолютно все! Но, судя по всему, ничего жизненно важного эти мордовороты пока не отбили — во всяком случае, серьезных травм внутренних органов удалось избежать, а переломы пары ребер и кисти рук не столь серьезны по сравнению, скажем, с разрывом селезенки. Ну еще бы! Профессионалы! Сволочи тренированные… На ком только тренировались? Сколько народу забили до смерти прежде, чем набить руку? Двусмысленность фразы показалась мне забавной, и губы раздвинулись в улыбке. Правда, синяк на челюсти не способствовал веселью, и вместо смеха получился всхлип, но инквизитор все правильно понял.