Галина Романова - Как не потерять работу

После похода палача по торжищу от пяти злотых у меня остался всего один и несколько медяшек. Сильно подозреваю, что почти все серебро мастер Вздыня просто-напросто прикарманил, но новая льняная рубашка, теплый плащ, сапоги, две пары портянок, шапка, хороший нож в новеньких ножнах и кошель для мелочи сами по себе дороги. Так что лишние траты можно было простить.

Скрип засова на двери заставил встрепенуться, сунуть берестяные картинки под подушку (тоже «новое приобретение») и изобразить на лице мировую скорбь отбывающего пожизненный срок заключенного. Но мое лицедейство пропало втуне — на пороге возник палач. Он смотрел в пол, мял в руках шапку и изображал из себя раскаяние.

«Ну вот оно! — Сердце застыло, и пришлось даже прижать руку к груди, проверяя, на месте ли оно. — Начальнику тюрьмы стало известно о нашем ночном „подвиге“! Палачу-то ничего не будет — профессия непрестижная, замену найти нереально. А вот я огребу неприятностей по полной…»

— Ну? — выдохнул я, когда молчать было уже дальше невозможно.

— Ты… вы… это… ну… Еще заработать хочешь?

— Спрашиваешь! — Я вскочил, зашарил вокруг руками, торопливо собираясь. — С этого надо было начинать! Когда выходим?

— Погодь-погодь! Ночью пойдем, как в тот раз…

— Ага. — Я сел обратно, несколько раз с силой сжал и разжал кулаки, сбрасывая напряжение. — А в чем проблема на этот раз?

В обязанности палача входило не только пытать и казнить, из-под полы приторговывая частями тел казненных преступников. При случае он мог и злого духа усмирить, и одержимого «успокоить». Тем более что частенько умом трогались как раз те, с кем палачи «работали», так что кому и исцелять скорбных разумом, как не тому, по чьей, пусть и невольной, вине они этот самый разум оставляли под пытками. А заодно и проверить, не симулирует ли подозреваемый душевную болезнь. К настоящим сумасшедшим и одержимым палачей приглашали редко, только если священники отказывались браться за исцеление.

Но недавние события, а именно усекновение главы могильного пса, наделали много шума. Корчмарь язык за зубами не держал, растрепав наутро всем своим клиентам о том, что ночью было. Останки могильного пса потом при свидетелях снимали с крыши конюшни. Да и позже мастер Вздыня, покупая мне новую рубашку и сапоги, не скрывал, для кого он их берет. Так что слух о сидящем в тюрьме «спицилисте» распространился, как круги от брошенного в воду камня. Народ оказался умным, к властям не побежал доносить на некромансера-нелегала, но зато к палачу пошли с заказами. Речь шла как раз об одном из них.

Год назад у цехового мастера ткачей пропала дочь, пятнадцатилетняя красавица Юстя. Пошла с подругами к речке летней жаркой порой, отошла в сторонку — то ли застеснялась чего-то, то ли по естественной надобности — и пропала. Уже потом девки вспомнили, что вертелся поблизости какой-то незнакомец. Не иначе сманил он доверчивую Юстю красивыми словами, и убежала с ним девка. А то и вовсе — выкрал.

Ткач погоревал-погоревал, принес в храм Смерти жертву за упокой невинной души и, поскольку кроме Юсти у него были еще сын и дочка, продолжил жить дальше. А год спустя девица неожиданно вернулась.

Она приползла к отцовскому дому ровно день в день на годовщину своего исчезновения. Именно приползла — ходить девушка разучилась совершенно. Как и говорить. Только мычала, тоненько скулила и время от времени как-то странно булькала. В дом-то затащить себя позволила, но сразу забилась в дальний уголок и сидела там, мыча, всхлипывая и булькая, несколько часов кряду. Из предложенного угощения ела только рыбу, причем сырую, урча, как кошка. Ходила под себя, как дите неразумное. Вот ткач и решил, что либо девка умом повредилась в плену у того незнакомца — тогда непонятно, почему он ее отпустил? — либо в ней завелся злой дух, которого надо лишь изгнать, и тогда Юстя станет прежней.

В обычное время ткач побежал бы в лечебницу при храме Воды, но тут как раз по городу пополз слух о «спицилисте», упырей с одного удара убивающем, и он передумал, кинувшись к мастеру Вздыне. Польщенный возможностью заработать, палач и пригласил меня с собой за компанию. Откровенно говоря, он не чувствовал себя способным исцелить настоящую одержимую — вот распознать, притворяется девка или нет, мог легко. И, если что, мне предлагалось сцепиться с нежитью в схватке, как в случае с могильным псом.

И вот полтора часа спустя я сидел в просторном доме ткача в большой комнате и нервно грыз ногти. Несмотря на поздний час — вот-вот должны были дать сигнал к тушению огней? — вся семья была тут. Приковылял даже дед ткача, столетний замшелый пенек. В этой комнате семья обычно собиралась по вечерам — трапезничали, отдыхали. По виду не скажешь, что здесь живет ткач: в углу о его профессии напоминали разве что небольшие кросна, на которых ждала своего часа заготовка узкой полосы узорчатой ткани. Такую разноцветную пестрядь ткут всегда узкими, не больше локтя, полосами и используют для отделки. Небось помогает жена или вторая дочь.

За одной из дверей мастер Вздыня уединился с болящей, вовсю занимаясь исцелением. Мне хватило одного беглого взгляда на Юстю, брошенного из-под локтя своего спутника, чтобы настроение испортилось раз и навсегда. И теперь я елозил на лавке и грыз ногти, терзаясь в раздумьях, что предпринять.

— Ты чего? — Рядом присел сын ткача, парень моих лет. — Трусишь?

— Пожрать чего есть?

— А? — не понял тот.

— Я, когда нервничаю, всегда есть хочу!

— Ясно, — ответил тот и, получив кивок от матери, сунул мне мешок с орехами. Хорошие орешки, лещина.

Я сразу запустил горсть в мешок, насыпая про запас в кошель на поясе. Кормили в тюрьме однообразно, так что шанс побаловать себя чем-нибудь вкусным и сытным упускать не стоило.

— А так погрызть слабо?

Я пожал плечами и легко раздавил в пальцах скорлупку наугад выхваченного орешка. Парень разинул рот. Был он ненамного шире в плечах и выше ростом, чем я, но, видимо, такой подвиг был ему не по зубам, вернее, не по рукам. Не признаваться же, что я нарочно долго занимался специальными упражнениями для…

Низкий раскатистый рев, донесшийся из-за двери, прервал ход моих мыслей и заставил встрепенуться всех в комнате.

Сорвавшись с места, я со всех ног ринулся к двери, распахивая ее, и скорее заработал локтями, оттесняя остальных людей куда подальше. Зрелище, представшее моим глазам, могло слегка шокировать неподготовленного человека.

Зажатый в угол палач отмахивался от напиравшей на него нежити. Юстя легко, как прялкой, размахивала скамьей, рыча и брызжа слюной. И сама нежить, и ее жертва разом встрепенулись, оборачиваясь к распахнувшейся двери.

— Гы-ы-ы. — Из глотки «девицы» вырвался низкий раскатистый вой. Она оскалила клыки — да-да, настоящие и, легко отбросив скамейку, ринулась на людей.