Ольга Макарова - Осколки чего-то красивого

А они… кажется, они жалели меня. Да, видок у меня был потрепанный, это точно. Я как будто пришел из прошлого — в той же куртке, в тех же ботах, что и прошлой зимой. Куртка, пускающая блики. Боты на тракторной подошве, из-за толщины которой я кажусь серьезно выше…

…они много говорили со мной и обо мне, будто бы ради меня только и собрались…

…А ты все один, Бальгар?.. Работаешь? И учишься еще на дневном?! Ну ты всегда был монстр… да, всегда был самый взрослый из нас… Почему ты к отцу или к матери не пойдешь? Тяжело ведь одному…

Почему я не пойду к отцу? Почему я не пойду к матери?.. Люди, как вам объяснить… Как объяснить, что я пытался соединить расходящиеся половинки моста, пытался победить стальной механизм, шел против неотвратимого?.. остался посередине и упал в разверзшуюся пропасть… Я осколок. Я лишний. Я это понял и решил уйти. И меня не пытались остановить. И родители, они оба счастливы теперь. Каждый создал новую семью. Сестренка осталась с матерью и уже зовет отчима папой, у отца родился сын, ему сейчас, должно быть, года два уже. А я лишний. Это молчаливое согласие между нами троими. Что я должен уйти. Без вопросов. Без слез и обвинений. И я ушел. В конце концов, все на так уж плохо:-) У меня все будет, и будет хорошо…

Это был сказочный вечер. Я устал. Но приятно устал. Сейчас пойду спать, как сурок; накрывшись по самые уши. И завтра будет новый день!..

Маленький, словно игрушечный, котенок. Прыткий; в том возрасте, когда еще до смерти интересно ловить свой хвост. Красивый, как красивы все дети…

Он сидел под портретом О'Сенсея и молча смотрел на нас. Люди даже начали шутить, мол, О'Сенсей перевоплотился. И котенка никто не выгнал. Он так и бродил всю тренировку по краю татами, иногда попискивая и трогая лапкой маты — заходить он боялся…

После тренировки я встретился с ним возле батареи. Он грелся, а я ждал подругу… Кошачье воплощение О'Сенсея с интересом исследовало трубу. Я взял его на руки. Малыш помещался в моих ладонях, мои пальцы ласкал нежный детский еще мех, пушистый, как бабушкина шаль.

Сейчас жалею, что не взял его с собой! Тааааак жалею!..

Я стал писать все меньше. Нет, я не стал обывателем из созерцателя, а мелкие чудеса мира не слились в непонятные мутные пятна. Просто это все так мимолетно. Это капризное вдохновение, и оно проходит, как только мои руки добираются до компа. И чаще всего на душе в такие моменты тоскливо и противно. Точно достаешь из портфеля забытый и протухший бутерброд. Да, когда-то это был вкуснейший кусочек мяса или сыра, зажатый между двумя хрустящими гренками, а теперь он воняет, как тысяча чертей… Так и с мыслями… если берешься записывать их позже, чем все вспыхнуло и случилось, они уже несвежие, они уже — протухший бутерброд…

Я ломал голову, как справиться с этим, как сохранить открывшиеся мне сокровища, как донести, чтобы показать их другим, тем кто это прочтет… А ведь не над чем было думать. В универе, на практике по физике, когда я шнырял по лаборатории, как любопытный хорек, пытаясь найти объяснения загадочным деталям и механизмам (те, что предназначены для лаб — просто тоска, если, конечно, их использовать только по прямому назначению), заглядывал в недра пыльных полок и груды обломков… в общем, я нашел небольшой блокнотик. Он умещается на ладони и запросто — в кармане моей рубашки. Ведь все так просто: надо таскать его с собой и записывать все прямо на месте!

Так вот первое, что я записал:

26.03.03

Возишься с этой дурацкой Лабой. Пальцы липнут в глицерине. Вытереть его невозможно, и потом надолго останется неестественная глицериновая прослойка, о которой сложно забыть… А еще, глицериновый раствор съедает звуки. Я сидел с ним, как дурачок, ронял в него капли с кончика иглы и пытался понять, чего мне не хватает. Оказалось, звука. Мы не замечаем, но уже так привыкли, что падению капель сопутствует приятный и естественный звук… Вода звонка. У нее есть голос.

Говорят, у нее есть еще и память, пусть и не принято как-то поднимать в науке тему памяти воды.

Но представь: прохлада гор, путешествие среди облаков, когда полмира проплыло внизу… а память о морской глубине, о мириадах разноцветных рыбок; музыка волн, записанная без нот… представь: это все и много чего другого — в твоем стакане. Это обыкновенное чудо создает радугу и пускает блики.

Может ли эта память проникнуть в сны? Да… почему я, никогда живьем не видевший море, вижу во сне его глубины и берега?..

…Почему все мы грустим, когда идет дождь?..

…Как вода может помнить?..

…Почему не могут помнить глицерин или аммиак?..

…А наша память… живые существа на 80 процентов состоят из воды… быть может, это и есть то, что хранит эмоции?.. чувства; все, что не объяснишь никакими рефлекторными дугами…

….Любовь… когда в груди словно переливаются горячие волны. Ведь не я первый говорю об этом как о волнах!..

Что если нет никакого дополнительного измерения, а после смерти мы остаемся водой… водой, которая помнит…

Мы будем лететь над зелеными континентами, мы будем ласкать лица тех, кто в жизни был нам дорог, и они будут грустить…

Грусть — не зло. Она полезна, как полезна ночная прохлада после веселого летнего зноя. Грусть освежает. Грусть заставляет думать…

А на улица тает снег. Воздух становится теплым и влажным… Вода просыпается после зимнего сна…

Она помнит меня маленьким…

Некоторые люди, когда спят, похожи на мертвецов…

Так спала моя мама. Неестественно изогнувшись, заломив руки, пуская слюни… Я помню это чувство непонятного страха и отвращения. Я тихонечко подходил и приглядывался, дышит она или нет. Я все время боялся, что она умерла…

Предыдущая запись… сам не понимаю, почему вдруг такое вспомнил… Мне бы хотелось знать, как я выгляжу во сне. Может быть, это вообще зрелище не для слабонервных. Но не могу же я подойти к тете Неле и спросить, не похож ли я на мертвеца, когда сплю?..

Она сначала лишится дара речи от удивления, а потом потрогает мой лоб, чтобы узнать, нет ли у меня температуры!..

Еще одна тайна за семью печатями…

Я ехал к другу(у него домашний кинотеатр, и он позвал меня посмотреть "Дюну")…

…По улице текут настоящие реки, так что рельсы скрываются под водой. Я стоял на задней площадке трамвая, смотрел, как удаляется, превращаясь в яркое пятно, киоск на остановке, потом глянул вниз, где должны быть рельсы, и увидел, что трамвай рассекает воду, как катер. Будто и нет двух полос металла под ним — их не видно. Видно два шлейфа коричневой пены, которые выходят из-под колес и смыкаются посередине колеи… канала уже…