Личия Троиси - Наследие Тубана

От этой мысли София вскочила с кровати. Ей необходимо было срочно пройтись и остудить свою разгоряченную голову и прогнать грусть, которая вдруг навалилась на нее. Девочка вздрогнула, коснувшись ногами ледяного пола, и все же пошла по тихим коридорам, едва освещаемым бледным светом луны, что просачивался сквозь окна.

Странно, но внезапно на все вокруг девочка посмотрела совершенно другими глазами; она разглядывала рисунок на плитках в коридоре, что вел к кабинету настоятельницы Пруденции, линолеум в столовой и белую кафельную плитку ванной. Даже пятна плесени на потолке. За годы, что она провела здесь, все стало привычным. Это был неотъемлемый фон ее жизни, панель, на которой монотонно и безмятежно протекало ее существование. И теперь девочка хотела все это запомнить и унести в своем сердце. Теперь, когда она покидала приют.

София бродила по приюту, касаясь руками стен и приветствуя каждую деталь в отдельности, являвшуюся частью ее существования вплоть до момента прощания. Она поклялась никогда не забывать приют: ведь он долгое время был ее домом, и тут нечего было стыдиться.

Этот день был полон света. Платан в саду, казалось, был весь осыпан золотом от пронизывавших его насквозь солнечных лучей. Было холодно, и София чувствовала себя ужасно неуютно с этим старым чемоданом в руках. Каждое мгновение ее охватывал страх, что профессор не придет. Девочка боялась, что, увидев ее, такую неловкую и смешную, он уйдет, чтобы больше никогда не появиться здесь.

Но профессор Шлафен пришел. Поздоровавшись с сестрой Пруденцией, он так радушно улыбнулся Софии, что та стала проникаться к нему искренней симпатией.

— Позволь мне понести твой чемодан, — сказал он, забирая у нее ношу. — А ты попрощайся со всеми.

София растерянно оглянулась. За ее спиной стояли настоятельница Пруденция, Джованна и воспитанники сиротского приюта, все они недоверчиво смотрели на нее. Самые маленькие были откровенно разочарованы. Они еще не научились искусству скрывать свои переживания.

Девочке подарили рисунок, на котором стояли подписи каждого ребенка; не было никакого сомнения в том, что это была идея какой-нибудь из монашек. София же не могла представить себе, что ей будет недоставать кого-нибудь из них.

— Что ж, прощайте, — рассеянно сказала девочка.

Некоторые одноклассники Софии на прощание поцеловали ее в щеку, остальные просто молча смотрели на нее.

— Надеюсь, твое пребывание здесь тебя многому научило и в будущем из тебя получится по-настоящему хорошая женщина. Хочется верить, что когда-нибудь ты с теплотой вспомнишь эти годы, не забыв при этом поблагодарить своих наставниц, — строго и в то же время взволнованно произнесла настоятельница.

— Обязательно, — пробормотала София, проклиная свой дрожащий от волнения голос. Девочка и в самом деле искренне в это верила.

С Джованной все было иначе. Они ни словом не обмолвились друг с другом, но одного пристального взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что их теперь разделяли ворота приюта. Но это было не так уж и плохо.

Вот почему, когда она повернулась к ожидавшему ее на улице профессору, у нее был спокойный взгляд человека, жизнь которого изменяется раз и навсегда.

— Маттия, Маттия, давай вставай, уже пора…

Эти едва различимые слова сопровождались грохотом поднимавшихся вверх жалюзи. Комната наполнилась светом, и Маттия прикрыл глаза руками.

— А который час? — пробормотал он.

— Уже пора завтракать, умываться и отправляться в школу, — ответила мать.

При этих словах его сердце пронзила острая боль. Новый ненавистный день, полный нападок и оскорблений. Главное, он снова увидит Джаду, хотя после всего услышанного больше не имело смысла снова встречаться с ней глазами.

Мальчик с трудом встал с кровати, через силу съел порцию обезжиренного молока с ячменем, положив туда цельные зерна без сахара.

— Ну же, Маттия! Ну почему каждый день у тебя такой кислый вид? — спросила его мать бодрым тоном, явно пытаясь поднять сыну настроение.

Маттия зло посмотрел на нее. У таких, как он, в мире было только одно предназначение: быть неудачником, мирясь со своей жалкой внешностью и полнейшим отсутствием каких-либо талантов.

А может, нет?

Этот вопрос пришел Маттии на ум спонтанно и был вызван волнующим воспоминанием о сне, что он увидел сидя на берегу Тибра. Не было сомнения в том, что это был сон. Но он был таким невероятно реальным, таким дьявольски правдоподобным… С закрытыми глазами Маттии удалось явственно представить себе лицо феи, ее сияющую кожу и даже ямочки на ее щеках, когда она улыбалась. Как, она сказала, ее зовут? Нида… Ну да, Нида — это сокращенная форма совершенно непроизносимого имени, которое сейчас он никак не мог вспомнить.

Мальчик снова подумал про свое видение, когда, умываясь, с привычной грустью созерцал в зеркале свое толстое лицо. Неожиданно для себя он обнаружил, что с удовольствием вспоминает минуты, проведенные им на берегу. В тот момент, когда он снова увидел лицо девушки или, вернее сказать, когда поверил в то, что видит ее, даже испугался и побежал вниз по ступенькам набережной. Когда Маттия снова начинал думать об этом, он чувствовал стеснение в груди и пугался. И все же это было приятное воспоминание. Прекрасный сон, и только.

«Быть может, дворник прав и мне нужно пойти к врачу…» — подумал он про себя, умываясь.

«Маттия, увиденное тобой произошло на самом деле, и ты это знаешь», — отвечал другой вкрадчивый голос. И от этого голоса мальчик замер.

Неужели?

Это предположение уже не казалось таким странным. Впрочем, после той встречи он что-то нашел в своем кармане. А как объяснить это? Если не верить в то, что он действительно видел фею, то объяснения не находилось. В общем, выхода не было и абсурдность этой ситуации начинала сводить мальчика с ума.

Натянув джинсы, Маттия заметил, что они стали еще уже в талии. Черт возьми, похоже, он еще потолстел. Мальчик надел толстовку, натягивая ее как можно ниже: ему непременно нужно было скрыть свой живот. Но ничего не поделаешь, тот все равно предательски выпячивался под одеждой.

Убедившись в том, что дверь его комнаты прикрыта, он посмотрел на часы: через пару минут мама объявит, что пора выходить из дома.

Маттия метнулся к кровати и достал из-под матраса жестяную шкатулку. Он точно знал, что предмет находился в ней. Мальчик осторожно ее достал, чтобы не наделать лишнего шума. Затем он взял ключи из ящика комода и, усевшись на колени, открыл шкатулку.

Внутри чего только не было: и листы бумаги, и помятые рисунки, и дневник. Он мечтал, когда вырастет, стать автором бульварных романов, но никому не говорил об этом. Он рисовал поздно вечером, когда его мама уже лежала в постели. Мальчику нравилось рассказывать историю про нескольких друзей, наделенных сверхъестественными способностями, которые сражались против расы чужаков, желавших завоевать мир. Ну а письма он ежедневно писал Джаде, и у него никогда не хватало смелости передать их ей. Это были несколько приторные признания в любви, причем некоторые из них были взяты прямо из романов, что читала его мать. Но они были искренними и очень нравились мальчику. В дневнике же Маттия по большей части описывал свои любовные переживания. Оттого, что никто никогда не слушал мальчика, он решил довериться своему дневнику, чтобы поведать о чувствах, переполнявших его. И важно не то, что обычно так поступали девочки.