Марк Даниэль Лахлан - Хранитель волков

У девочки на шее было роскошное ожерелье, в каменьях которого играло пламя, показавшееся Аудуну очень знакомым. Это самое пламя он видел, когда опустошал пять городов, этим огнем горела деревня, где он похитил детей, этот свет означал разрушение. Затем пламя погасло, и он уже ничего не мог разглядеть.

В руки Аудуну сунули ребенка. Потом еще какой-то предмет: небольшую бутылку в кожаной оплетке, до половины заполненную неизвестной жидкостью. Никто ничего не объяснял, но он понял, что это — снадобье для жены, чтобы довести дело до конца.

— Их мать уйдет со мной? — спросил конунг.

— Кто? — снова каркнула старая идиотка.

Аудун, должно быть, заснул, потому что вокруг него со всех сторон замелькали крохотные огоньки, лица странных сестричек появлялись на мгновенье и снова исчезали. И там, где они появлялись, возникали предметы из золота: оружие и доспехи, кубки и тарелки, изящные кольца и сундуки с золотыми монетами. Конунг попытался отыскать среди всего этого блеска свой меч. Его пальцы сомкнулись на рукояти, и ему пришлось усилием воли расслабить руку. Если предстоит драться, мышцы должны слушаться — слишком сильная хватка лишит его подвижности.

— Их мать уйдет со мной?

— Кто?

Аудуну показалось, что он не сумеет пройти это испытание. Он отчаянно жаждал настоящего света, ветра на лице и капель дождя. Но его снова окутала темнота, и он не знал, сколько времени пробыл в ней.

Очнулся Аудун на берегу реки. Лунный клинок исчез, зато младенец был рядом с ним. Конунга терзала ужасная жажда, он опустил голову к воде и принялся лакать, словно собака. Затем он осмотрел младенца. Тот был грязный, но с виду здоровый. Во всяком случае, он хныкал, что Аудун счел добрым знаком. Он окинул взглядом Стену Троллей, встающую вдалеке чудовищной громадой. Конунг вымыл младенца, размышляя обо всех горестях, свалившихся на беднягу с самого рождения, о смертях и обмане, приведших их обоих сюда. Он вспомнил даже погибших разбойников. Своих сородичей, оставшихся на речном берегу; Варрина в море, уходящего ко дну под весом кольчуги; несчастную девочку с кошмарным лицом — что с ней сталось? В самом лучшем случае она лишилась одного ребенка. А в худшем? До сих пор жива, сидит где-то в жуткой тьме, дожидаясь, пока жажда прикончит ее. В любой другой день своей жизни Аудун просто решил бы, что такова уж их судьба, они оказались теми терниями, которые ему пришлось вырубить, расчищая путь. Однако сегодня он думал о Саитаде, хотя и не знал ее имени, и, сидя в одиночестве у реки, Аудун Безжалостный обливался слезами.

Затем он завернул младенца в плащ и отправился домой — дом находился в пяти днях бодрой ходьбы, и там лежала в забытьи жена, беременная, как считали все. Конунг поглядел на ребенка. Ему срочно нужна кормилица, пяти дней без еды он не протянет. Необходимо попасть домой как можно скорее. Ну и прекрасно. После спертого воздуха пещеры будет только приятно размять ноги быстрой ходьбой. Шагая вперед, конунг заметил у самой воды следы копыт, возможно, даже двух лошадей. У него остался только нож, но если он сумеет убить всадника, то окажется дома уже через пару дней или даже раньше, если повезет захватить и вторую лошадь. Еще несколько человек умрут, прежде чем он доберется до дома.

Если бы Аудун был склонен к размышлениям, он мог бы задуматься, с чего это ведьмы вдруг расщедрились и решили даровать ему сына, которого ему так не хватало. Если бы подобный подарок ему сделал кто-нибудь из соседних конунгов, Аудун непременно усомнился бы в чистоте его намерений, однако ведьмы принадлежали к совершенно иному миру. Они обитали в сфере сверхъестественного, не подлежащего пониманию, сходного с провидением или судьбой, и он не задавал им никаких вопросов, как не стал бы задавать вопросов киту, выброшенному на берег, или попутному ветру, надувающему парус драккара.

Аудун сильно удивился бы, если бы узнал, что ведьм может толкнуть на поступок такое обыденное чувство, как страх.

Хотя женщин, обитавших в Стене Троллей, народы и правители, платившие им дань, считали настоящими чудовищами, на самом деле сестры не так уж сильно отличались от до смерти напуганных крестьян, эрлов или рабов, приносивших им в дар питье и еду и приводивших к горе своих детей.

К примеру, рыбак, лишившийся из-за ведьм сына, считал их чудовищами. Он не смог бы сказать наверняка, спал или бодрствовал в ту полночь, когда воздух у него в доме внезапно сгустился, тело окутал липкий холод и краем глаза он заметил какое-то движение, но ничего не увидел, посмотрев внимательнее. Его сын, проснувшись утром, сказал, что его позвали те женщины, и рыбак отвел мальчика к горе. Он знал, что выбора у него нет. Если он откажется, пострадает все поселение, а не только его семья.

И рыбак стоял и трясся, глядя, как сын делает несколько шагов и исчезает в тумане. Бедняге и в голову не пришло бы, что и ведьмы обладают теми же чувствами и тоже испытывают подобный страх. И все-таки сестры боялись.

Что есть пророчество? Это широкое понятие, способное воплотиться во множестве форм. Мы не станем называть пророком того, кто понял, что сейчас кошка опрокинет чашку, и успел поймать посуду на лету. Если кто-нибудь посмотрит на сгустившиеся тучи и скажет, что вот-вот пойдет дождь, мы не назовем такого человека провидцем. Даже летом мы знаем, что зимние холода вернутся, однако в этом знании мы не находим ничего магического. Подобного рода предвидения вытекают из нашего жизненного опыта, в них нет ничего таинственного или волшебного, это просто то будущее, которое неразрывно связано с настоящим.

В расселинах и пещерах Стены Троллей, за той дверью в камнях, которую никто не сможет найти, если его не пригласят, королева ведьм предвидела будущее примерно так же, как мы. Граница между настоящим и будущим не настолько непроницаема, как нам кажется, и королева ведьм страдала от холода и жары, морила себя голодом и погружалась в видения, пока эта граница не сделалась вовсе прозрачной.

Для нее пророчества не были чем-то приходящим извне, сказанным или сделанным, они являлись частью ее сознания, ее способом восприятия мира. Они были тем языком, которым она говорила. И за год до того, как королева отправила Аудуна в поход за младенцами, этот язык прошипел какую-то невнятную угрозу. Угроза воплотилась в осмысленную фразу не за один день, все началось с подозрения, даже со слуха — шепоток звучал за шумом водопадов, заглушал собой подземный холод, заставлял королеву дрожать даже в волчьей пещере, где дыхание связанного бога так нагревало камень, что к нему было больно прикоснуться.

Ощущение разрасталось внутри нее, пока королева сидела в темноте, оно захватило и остальных сестер. Когда ведьмы стирают различия между сегодня и завтра, они перестают понимать, где «я», «ты», «она» или «оно». Накопленный ими опыт все равно что пожитки, которые можно одолжить другому, позаимствовать или поделить.