Марк Даниэль Лахлан - Хранитель волков

— Я должен подкрепиться, — произнес Вали.

Он поднялся. И показался себе невероятно длинным и гибким, существом, скорее сотканным из теней, чем сделанным из плоти. Вокруг него двигались какие-то твари. Вали протянул руку, чтобы схватить их, сломать, проглотить. Он почувствовал удар и ответил на него. Услышал крик, но не обратил внимания, наслаждаясь вкусом мяса. Он ел долго, ощущая, как ужас жертвы просачивается в него, вскипая восхитительными пузырьками.

— Я подкрепился, — сообщил Вали.

На земле валялись какие-то обломки, предметы, некогда бывшие ему полезными, предметы, которые должны были помогать, направлять, указывать ему путь. Больше он в них не нуждался, он знал, куда ему идти. Он пошел на звук бубнов.

Адисла провела на острове уже несколько месяцев, и, к ее удивлению, обращались с ней хорошо. Конечно, по доброй воле она бы здесь не поселилась — на вытянутой плоской скале, поднимающейся над вечно бурным, холодным морем, — однако ее опасения, что она окажется в постели у какого-нибудь вонючего представителя китового народа, не оправдались.

Люди были к ней добры, приносили мясо и горький хлеб, ягоды и соленый сыр, даже давали свое невкусное пиво. Ей также позволили жить отдельно, в низком коническом шатре с дырой наверху, через которую выходил дым от костра. Хотя шатер был тесный, маленькая старушка, приставленная к ней в качестве прислуги, разводила костер так ловко, что дыма внутри оставалось гораздо меньше, чем бывало в домах викингов.

Когда прибыли на остров, Адисла пришла в ужас. Скалы не было видно из-за людей — человек тридцать-сорок, все в звериных масках, но не таких, как волчья шкура, которую носил Фейлег. Их маски были мастерски сделаны из гибких прутьев, сплетены в форме волчьих и медвежьих морд, птичьих, тюленьих или оленьих голов и покрыты кусочками меха или перьев, отчего сходство с животными было невероятным, пугающим. Мужчины били в бубны, пели и внимательно рассматривали Адислу, однако не трогали ее и не пытались обидеть.

Хаарику объяснили, где он найдет своего сына, и предупредили, что за ним будет наблюдать из-за скалы их лазутчик и молодого человека убьют, если его отец попытается что-нибудь учинить. Люди китового народа уже имели дело с норвежцами, поэтому позаботились о том, чтобы никто из них не пострадал, когда сын Хаарика окажется на свободе. Несмотря на угрозы перебить дикарей, конунг, кажется, был рад убраться оттуда. Как и всякий воин, он ненавидел колдовство, ему хотелось забрать сына и побыстрее оказаться как можно дальше от этого острова.

Большинство китовых людей вскоре ушли со скалы, в том числе и шаман, который оберегал Адислу во время пути, и Адисла осталась со старухой, которую приставили заботиться о ней, и с молчаливым человеком по имени Ноаиди. Он был маленький даже для представителя китового народа, темноволосый, с яркими голубыми глазами и, гуляя по скалам, обязательно надевал маску волка. По ночам он обычно спускался к морю и усаживался на пороге огромной пещеры на берегу, колотя в бубен и напевая песни, которые как будто вторили ветру. Несколько дней Ноаиди не разговаривал с Адислой. Но потом, пробыв на острове с неделю, она поняла, что на самом деле это она не разговаривает с ним.

Однажды ночью, когда Ноаиди не пошел петь свои песни, Адисла увидела, как он снял маску волка и скрылся в своей коте. Она приблизилась к ней и опустилась на колени при входе. Шаман лежал на шкурах, подкладывая щепки в маленький костер, который разгорелся так, что в жилище стало жарко, словно в кузнице. В свете костра, без обычной маски, он представлял собой пугающее зрелище. Ноаиди было, наверное, лет двадцать пять, но он был чудовищно высохший, со впалыми щеками и красными глазами. Сначала он как будто вовсе не замечал Адислу, а она заметила, что его бьет неукротимая дрожь.

— Зачем я здесь?

Ноаиди поглядел на нее.

— Извини, — отозвался он.

Ему явно приходилось собираться с силами, чтобы вспоминать слова и выговаривать их на норвежском с удивительным акцентом, который Адисле напомнил кошачье мяуканье, а не человеческую речь.

— Ты говоришь по-нашему.

— Я знаком с твоим народом. Слишком хорошо знаком. — Он коротко улыбнулся, и Адисла поняла, что шаман действительно серьезно болен.

— Так зачем же я здесь?

Он на время задумался. Закашлялся и отхлебнул из чашки воды. Затем жестом пригласил ее войти в тесный шатер. Она заползла внутрь и села рядом с ослепительно-ярким огнем. Это было неприятно, однако Адисла твердо вознамерилась допросить противника. Шаману, кажется, и впрямь было холодно. Но он снова улыбнулся ей, вроде бы радуясь возможности с кем-нибудь поговорить, хотя постоянно задыхался и выговаривал слова медленно, с запинкой.

— Я не стану тебе лгать. В своих видениях мы наблюдали духа, который, как мы поняли, причинит нам большое зло. Это Ябмеакка, богиня смерти, повелительница тьмы и темных уголков разума. Пророчество было недвусмысленным: она уничтожит нас. Поэтому мы стали искать магию, способную нас защитить. Сначала мы напали на богиню. Но из этого ничего не вышло. Год назад она встретила одного из наших шаманов в подземном мире. Подземный мир тут. — Он постучал себя по голове. — Она убила нашего шамана. Вот так. — Он схватил рукой воздух, делая вид, что ловит муху. — Но мы увидели, что она творит могущественное волшебство, волшебство, начатое еще много лет назад, до того, как богиня сама осознала, что она затевает. И вот теперь мы ищем способ обратить эту магию против нее. Поэтому мы нашли тебя.

— Почему меня?

— Мы видели, вот здесь… — он снова постучал себя по голове, — что единственный способ обратить магию на нее — через тебя. Ее оружие станет нашим. Нам требуется сильная магия, чтобы это случилось. Есть еще один дух, волчий бог. Мы сможем натравить его на нее, если сумеем заманить сюда, к нам. И он придет, придет искать тебя.

Шамана била сильная дрожь.

— И что случится, когда этот дух явится?

— С твоей помощью, — пояснил шаман, — у него отрастут зубы.

— Разве у духов бывают зубы?

Шаман отхлебнул еще немного воды.

— Духи и боги принимают множество обличий. Они здесь, — он постучал по земле, — и повсюду. Ты же просто здесь.

— А ты?

— Повсюду. Иногда.

— Как это?

Шаман снова постучал по земле.

— Здесь твердо, когда здесь, — он постучал по голове, — твердо. Когда здесь, — снова по голове, — разжижается, тогда здесь, — по земле, — утекает. И когда это случается, я сражаюсь с богиней. Наши сознания переплетаются, и мы деремся.

— Чем?

— Решимостью и настойчивостью. Я краду ее магию. Мы побеждаем.

— Только тебе от этого, кажется, никакой пользы, — заметила Адисла. — Ты уже похож на покойника.