О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

Огромный и стремительный, маркиз Хоггроги едва удерживал свои передвижения по покоям Ее Величества в рамках придворного этикета, за два полных шага от малого трона он припал на одно колено и коснулся левою рукой плиток дубового паркета — государыня не жаловала каменных полов.

— Хогги, ты только — ради всех богов! — вставай осторожнее, не то весь пол мне исцарапаешь!

— Слушаюсь, Ваше Величество!

Императрица долго смотрела на молодого маркиза и закивала вдруг, зашмыгала носом. Фрейлина — тут как тут — протянула тончайшее вышитое полотно, утирочку.

— Какой ты, все-таки, цветущий, ваша светлость, здоровый, молодой!.. И не подумаешь, что пропьянствовал ночь напролет!

Хоггроги заметно смутился. Вот оно, начинается!

— Я был весьма и весьма умерен, Ваше Величество.

— Ах, да я и не поверила сплетням, зная вашу породу! Но рассказывают, ты побил его Высочество и дрался на дуэли с послом?

Хоггроги удрученно потряс головой и снова встал на одно колено.

— Врут, Ваше Величество, бессовестно врут! Доля правды лишь в том, что мне пришлось скрестить мечи с его светлостью послом царства Лу Ин, однако и здесь…

— Да-да, мне сообщили. Прямо скажу, что мой первенец нередко заслуживает хорошую выволочку, но, вот — не от кого! Я бы и сама устроила мыльню ему — да руки мои женские, слабые. А государю недосуг… Ой! Чуть не забыла! Фани, где оберег, что из храма привезли? Неси его сюда, милая! Вот он. Хогги, иди сюда, на-ка, прими сей предмет сердечный, передай привет своей матушке, которую я не теряю надежды увидеть еще раз, передай привет своей супруге, которая понравилась мне с первого взгляда, и передай привет своему сынишке… Как его зовут? Какое имя даровали ему боги?

— То самое, что мы с женой и хотели, Ваше Величество! Веттори!

— Веттори? Хорошее, мягкое имя. Как подрастет — скажи ему, что одна старая женщина лично держала в руках сердечный его амулет и попыталась передать через него тепло собственного сердца. И что эта старая женщина не оставляет надежды увидеть малыша и, быть может даже, если позволят боги, сумеет придумать ему прозвище…

— Ваше Величество, государыня-матушка!

— Хогги, ах, Хогги! Я люблю, когда ты меня так называешь, и отец твой так же называл… — К императрице опять подскочила фрейлина с утирочным полотном на подносе. — Да… Ах, как я надеялась выдать за тебя одну из своих внучек… Нескольких лет не хватило. А фрейлины? Ты только посмотри, какие у меня фрейлины! Молоденькие, благонравные… А вот эта новенькая — Уфани, графиня Уфани Гупи, еще и предерзкая на язычок!

— Виновата, Ваше Величество!

— Не винись, я же тебя не ругаю. Но — отойди, будь добра, на четыре полных шага… И остальных стрекозок уведи с собою на ту же дистанцию. И еще на два полных шага, сударыни, ибо мне весьма необходимо посекретничать с молодым человеком. И можете не посылать ему чарующие, многообещающие, робкие, убийственные, томные и иные взгляды, сиречь капканы: его светлость женат… и, кажется… счастливо женат?

— Да, Ваше Величество, истинно так.

— Именно! А мой старший дуралей только и знает, что юбки обдирать. Поговаривают, до простолюдинок уже добрался. Мой-то, ящер старый, хотя бы приличия соблюдал во время оно, честь мою берег, а этот… Впрочем, ее высочество сама виновата, я просто в этом уверена. Кто бы там ни был — а мало ему вчера тумаков насовали… Сударыни, и еще на два полных шага отступите! Вот, там и стойте возле стеночки, пока мы с его светлостью перешепчемся.

Государыня поманила дебелой ручкой и сама посунулась к уху почтительно склонившегося к ней маркиза:

— Государь сердит.

— Я не сомневаюсь, Ваше Величество. И Его Величество очень даже можно понять. Увы, моя вина.

— Понять-то понять, да только я с самого утра, как услышала его брань да крики, так сразу же и велела первым делом за тобою послать, а вторым делом в храм нашей Матушки-Земли, чтобы поторопились с оберегом.

— Государыня! Ваше Величество! Вы мне истинно вторая мать, прошу прощения за крайнюю мою дерзость!

— Твоя дерзость мне медом в уши, Солнышко, да только Его Величество очень уж кричал, еще немного — и до пены бы! Много лет я его таким не видела. Ему, видишь ли, нож острый — надо наладить торговые пути с востоком, через это Лу Ин, будь оно неладно! А ему уже в уши напели, что сии безобразия именно в твоем доме случились. Сначала-то он, не разобравшись, бастардика своего, Борази, прямо из постели вынул, стражу за ним прислал, по-строгому, да тот отперся, что, дескать, не при чем. Теперь розыск его к тебе приведет, и лучше будет, думается мне, чтобы ты Его Величеству на глаза не попадался.

— Так, понимаю.

— Домой не заезжай, там тебя уже наверняка ждут, чтобы сцарапать и явить перед Его Величеством. Может быть и меньше в тебе вины, чем ему чудится… Но было бы глупостью хоть в чем-то его убедить, когда он такой. Я и сама его бешенства до смерти боюсь. Наорет, наорет, попереломает мне цветы да мебель, а потом виски чешет — голова у него, видите ли, болит. Еще бы не болела! Шутка ли — такую махину на себе волочь. Он ведь у меня с утра до ночи в этих своих заботах, как колодочный раб какой…

— Это — да, Ваше Величество! Заботам государя не позавидуешь.

— Вот я и говорю: скачи к себе в удел, никуда не заезжая и нигде не останавливаясь. Он знает, что у тебя сейчас самая пора воевать наступит, что на месте ты нужнее, чем у него в темнице. Да и гнев у него повыветрится, немного погодя. Я тут поставила по дворцу людей, чтобы сразу сообщили, если что. Его-то Величество как раз по покоям ходит, ищет, на ком бы сердце сорвать. Я его повадки все наизусть знаю, непременно ко мне явится — и уж что-нибудь расколошматит. С утра все самое важное велела попрятать, да разве от него убережешь…

В боковую дверь покоев неслышно скользнул серенький сморщенный человечек и засеменил к Императрице, успевая кланяться на бегу.

— Идет, государыня-матушка!

— Что, уже сюда?

— Истинно так, всемилостивица наша! Ох, грозен из себя!

— Ну… вот… — Государыня вздохнула. — Беги, Солнышко. Погоди… Дай-ка, я тебя за вихры хоть потреплю, сними берет… Матушке и супруге — улыбку от меня, а малышу — обещание. Пусть только подрастет, да приедет… Ну, беги же, скорее. Не сюда! Вот в эту дверь — и никуда не заходи по пути, не сворачивай!

Немолодой уже человек, в пегой бородке, с седыми волосами до плеч, одетый по-походному, сдал привратному караулу, под расписку, разо?бранный лук и швыряльные ножи, поставил на дворцовую конюшню лошадь и теперь шел через огромный двор во дворец, но не к парадному главному входу, а левее, к одному из служебных. Внезапно двери этого входа распахнулись и из них выскочил молодой человек, изрядного росту, с широченными плечами, щегольски, по-придворному одетый, но со старинным двуручным мечом, укрепленным на старомодной «заспинной» перевязи. И меч, и даже черты лица молодого человека, видимо, показались седому путнику знакомыми, так как он обернулся ему вослед и озадаченно хмыкнул. Однако молодой человек, похоже, весьма спешил, он несся через весь двор мощным, даже красивым, но отнюдь не придворным махом, не оглядываясь по сторонам и не оборачиваясь.