О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

— Холодное сердце, холодный ум, осторожность. Злопамятность, скрытность, отвага, широта души, умение заботиться о слугах и соратниках, жажда войны и мира одновременно, приверженность семье и одиночеству одновременно… Вот, навскидку. Свойства вожака — это уж непременно, без этого все остальное — пшик!

— Ну, так поверь на слово, Санги… Не знаю, как насчет войны и мира, а все остальное — наблюдал я в нашем принце Токугари в полной мере, включая и свойства вожака, и способности к магии…

— О, точно, про магию-то я и забыл упомянуть.

— Может, и не такие глубокие они, как у тебя, но не меньшие, чем у Его Величества. А у государя, я тебе доложу, с этим все в порядке… Да, войдите! А-а… Ставьте прямо сюда, на стол… — Когори Тумару навалился жирной грудью, загреб сразу двумя руками и очистил левую половину стола от груды пергаментов, сдвинув их к середине и потеснив точно такую же горку точно таких же свитков. — Ставьте, а дальше мы сами разберемся…

Слуги расставили стеклянные кувшины с вином и водой, многочисленные мясные закуски и сласти, пучки ароматных трав и цветов, тихо удалились.

— Санги, ты не против, что мы тут запросто? А хочешь — ко мне поедем, дома как следует посидим? Я супругу предупрежу… Всех дел все равно не переделать.

— Так ведь — поздно предлагать, когда все уже накрыто. На самом-то деле — мне даже приятнее здесь, на твоем рабочем месте, нос к носу, без слуг и посторонних, и я всемерно одобряю такой подход. Но куда бы мне кружку с недопитым отваром девать, Когги?

— Брось в угол с размаху. Или в оконное стекло, как ты любил когда-то. А… давай мне, я суну куда-нибудь… Покуда Когори Тумару прикидывал, куда бы вылить содержимое глиняной кружки, не привлекая для этого слуг, и найти ей место, Санги Бо сложил обе ладони домиком над своим кубком и стремительно вогнал в него безмолвное заклинание: теперь крепость вина в этом вместилище вчетверо ослабнет… Потом с сомнением посмотрел на широченную спину своего друга, на толстенный загривок и подправил заклинание, усилил его еще вдвое. Теперь можно будет соблюсти вежливость и без опаски пить вровень…

Пили долго и много, но Санги, надежно защищенный заклятьями и опытом долгой рыцарской жизни, ничуть не опьянел. Однако же и Когори Тумару безо всякой магии держался преотлично, совершенно не теряя связности в речах и мыслях. Наконец, старым друзьям пришла пора расставаться. Они уговорились встретиться в условленном месте, там, на западной границе, и попрощались в обнимку. Санги Бо наотрез отказался от сопровождения, охраны и денег, даже от лошади из конюшен его высокопревосходительства (в этот день он предпочел прийти во дворец пешком), получил на выходе из дворца, в обмен на расписку, швыряльные ножи, всякие разные магические приспособления и окунулся в прохладу и мрак ночной столицы.

Долго ли, коротко ли, но расстояние между одиноким путником и Дворцом постепенно увеличивалось, а оставшееся до трактира «Без забот», в коем поселился Санги Бо, сокращалось. Трактир этот, вернее, постоялый двор, считался средней руки, и никак не для вельмож уровня Санги Бо, но отшельника Снега вполне даже устраивал, а Санги Бо — стоило лишь ему покинуть тот или иной сиятельный дом и выйти на городскую улицу — мгновенно превращался в Снега, и манерами, и помыслами.

Вдруг ноздри его уловили запах свежей человеческой крови… и дерьма. Стало быть, кого-то убили только что. И, судя по тишине и мраку данного переулка, переполоха сие убийство не вызвало… Или у кого-то живот лопнул сам собой. Снег увидел, как из густого мрака, который был для его глаз не более, чем прозрачными сумерками, стягиваются к нему незнакомые люди, все сплошь мужчины… неряшливо, пестро одетые… вооруженные как попало… Какая тоска. Если бы не запах недавней смерти — можно было бы надеяться на тихий, мирный укорот событий… Он бы слегка струсил и откупился бы от них парой серебряных кругелей… Нет. Девять отвратительных харь — здоровенная городская шайка, вышедшая на неотступный разбой. И что им всем по притонам не сиделось, в такой-то мрачный вечер?.. Вот ведь досада!

— Эй, сударь, ну-ка стой!.. — При помощи немудрящего уличного колдовства в руках у окруживших вспыхнул один факел, другой… — О-уу, прощу прощения, папаша! Мы слышим: шпоры стучат, меч об секиру лязгает — испугались, думали — разбойники идут по наши души! Ан ошиблись: одинокий почтенный человек следует по своим почтенным делам.

— Мой меч на ходу не лязгает. И секира тоже.

Снег стоял, окруженный грабителями, расслабленный и безмятежный, однако, то была необходимая видимость, внутренне он был весь — ушки на макушке и полностью готов к резне. Ах, многое бы он дал, чтобы ее избежать!.. Раньше, раньше надо было думать, иной дорогой следовать, не спрямляя путь, а еще лучше — пристроиться в хвост патрулю городовой стражи, как умные-то люди по ночам делают. И там, дальше, между деревьями, еще кто-то притаился… Нет, показалось.

— А мне послышалось, что лязгает… Гугур, лязгало ведь? Ты тоже слышал?.. Видите, сударь, даже неграмотный и не обремененный сообразительностью простолюдин — слышал… А вы утверждаете, что нет. Эта неискренность меня, нас всех, огорчает, обижает. От души надеюсь, сударь, что вы утешите нашу обиду обильной и добровольной помощью. Снедью, одеждою, или деньгами, либо еще как-нибудь, ну, одним словом, чем позволит ваша доброта. Вы понимаете горечь и смысл моих слов?

— Понимаю. «Отдай мне свое, а чужое я и сам возьму».

— Что-что? — Предводитель разбойников сделал еще один осторожный шажок в сторону Снега.

— Я говорю, сударь Гладкая Речь, что вы слишком дурно воспитаны для невежи. Видимо, ремесло разбойника и сословие простеца вам глянулись более, нежели честь и участь дворянина. Похоже, вас еще никогда не сажали на кол?

Оскорбительные слова седого незнакомца звучали так ясно и спокойно, что сомнений у главаря не осталось: старикашка нисколько не напуган и по добру ничего им не отдаст. Это за нынешний вечер уже второй такой упрямец… Что ж, канавы уличные вместительны… однако жаль… всегда приятнее, когда ограбленный умирает покорно и в страхе за свою пустячную жизнь, нежели когда с ним приходится возиться…

Легкий «придворный» меч плохо годился для войны, тем не менее, обладал всеми свойствами боевого оружия: прочный, острый, гибкий — он словно сам прыгнул в руку Снега из ножен на левом боку. Почти и не понадобилось никакого умения: разбойник подошел близко, видимо — чтобы самому рубить без помех… С этакой дрянной кольчугой — и такая неосторожность, ай-яй-яй… Все равно — незачем и об нее сталь тупить. Меч презрительно свистнул — раз, другой и третий, да так прытко, что все три свиста слились в единый короткий посвист — голова и обе руки шмякнулись на брусчатку с отвратительным мягким стуком, а туловище неуверенно, словно бы не решаясь присесть, еще целое мгновение стояло на глупых, ничего не понимающих ногах…