О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

— Так точно, сиятельный господин Зиэль! На рогари настояно. Сей миг поднесу. Глоточек?

— Э-э-э… Да. Четыре… вернее, шесть глоточков, в едином кубке. С церапками. И пожрать. И побыстрее.

— Лечу!!! — Глазом ведь не моргнет, подавая мне чудовищную порцию напитка, такую, что пьющего тургуна под стол увалит. Впрочем, я тоже выпью, не моргая.

Очень люблю, когда трактир полон народу. Даже если будний день — настроение в трактире, особенно в трапезном зале, всегда праздничное! Музыканты играют, попеременно плясовую музыку и песенную, постояльцы и проезжие пьют и едят, поют и пляшут, ссорятся и мирятся… Купцы, бывает, прямо за столом, посреди объедков, в свитки пишут, сделки заключают, ратники во все горло рассказывают воинские были, всё, в основном, наглое вранье, девки хихикают, старики ворчат, дети хнычут… Я могу сутки напролет отдыхать, не уставая, в этих условиях. Но трактиры с малым количеством посетителей тоже люблю. Сидишь, себе, за любым выбранным столом, ешь, пьешь, в ожидании ужина, не спеша, по сторонам глазеешь. Вон служанка побежала с кадушкой, парок от кадушки идет — это она в конюшню понесла, не хозяйскому ли коню варево? Издалека, из-за дверей за кабацкой стойкою, что на кухню ведут — стук, стук, постук… стук, стук, постук… Трактирщик лично мясцо деревянным молотком отбивает, а мясцо не простое — молочного зверя, да не для кого-нибудь, а для меня! Другой служка трактирный совал, совал нос из-за двери в мою сторону — и, наконец, решился: полез в моем присутствии меж столами подметать, да старый папоротник новым заменять, чтобы, значит, пол свежим выстлан был. Подметай, проныра, уж не буду за дерзость распекать…

— Подь сюда.

Тотчас бросил малый метлу и охапку с мягкими веточками, руки об штаны обтер — вот он он, стоит как вкопанный, в глазах алчная надежда плещется — слухи о моей щедрости уже разбежались по местной маленькой вселенной.

— Что угодно вашей светлости???

— Я простой ратник, а не герцог переодетый, чтобы светлостью меня величать.

— Виноват, ва… сиятельный господин Зиэль!

— Так-то оно правдивее. Ну-ка, проверь, который из этих кругелей тяжелее, весомее?

Захихикал парнишка в смущении, не понимает, к чему я клоню. Кусанул тот и другой.

— Так… это… оба честные!

— Да? Ну, раз так, оба и возьми… Стоять! Как тебя звать? Пищик? Кланяться потом, а пока скажи мне, Пищик, девки — есть ли?

— О, да, ваше… сиятельный господин Зиэль! Есть!.. На сей день одна. Девка Лопушок свободна и наличествует!

— Ну, так и где она?

— Сей миг побегу, разбужу! Отсыпается перед вечером!

— Давай. Да где же этот демон хозяин, раздери меня драконы! Жаждой меня уморить задумали, тати жирнопузые!!!

Бряк, стук — побросав мясные приготовления, бежит мой трактирщик с подносом наперевес, а на подносе кувшин с моей любимой кислятиной, вином имперским простым, да вокруг него досочки с закусками: те же сушеные церапки, горсточку которых я умял под крепчайшую «драконью косточку», маринованные ящерки, вареный рыбец, копченое ящерное мясо, ломтики вяленого молочного мяса, хлеба каравай, зелень всякая пучками, взвар, чтобы сладким запить, если понадобится — продержимся до ужина! Здоровенный кувшин. Доски-то — для благородных мне поданы, они, как и положено во всех кабаках империи, только из сикиморы делаются; простонародье и невысокое купечество на дубовых вкушает, а в домах имперской знати в парадном ходу круги-подносы, из злата-серебра.

— Вот, сиятельный господин Зиэль, всё, как вы сказали!

— О, другое дело. Смотрю — остудить успел кувшинчик, аж запотел.

— Хе-хе-хе… Для сиятельных господ мы небо и землю перевернем — а угодим! Э-э… дозвольте полюбопытствовать?

— Ну?

— Перво-наперво — как вам наша «Драконья косточка»? — Сам спрашивает, а сам опытнейшим глазом шарит по моему лицу, рукам, ищет следы опьянения. Угу, жди дорогой.

— Гм… Прямо тебе скажу, любезный… как тебя…

— Валун мое прозвище, пресветлый господин Зиэль.

— Прямо тебе скажу, любезный Валун: «Косточка» твоя крепковата немилосердно! Аж в груди горит. Даже пропойцам-жрецам такое противопоказано пить, не помолившись заранее. Чудо, как хороша настоечка, молодец!.. — Трактирщик чуть не до земли поклоны кладет, похвалами ублаженный. Заслуженными, замечу, похвалами. — Потому и возжаждал я поправить дело кисленьким. Хочешь кружечку?

— Не смел бы отказаться, но… трезв должен быть трактирщик, иначе напортачу с мяском! Однако, если прикажете…

— И то правда, ступай. Стой. Второй у тебя был вопрос ко мне. Излагай.

Чуть было не ушагал восвояси мой трактирщик, ошалевший от моей невиданной стойкости против его «Косточки»… И про вопросы забыл…

— Виноват, сиятельный господин Зиэль! Я насчет Пищика полюбопытствовать… куда вы его…

— А… За девкой. Да вот и они. Кстати сказать, а хозяюшка твоя…

— И-и… Давно уж ее нет, в город от меня сбежала.

— А новую?

— Эх… сиятельный господин Зиэль… Как услышат, что неподалеку от Пригорий трактир-то — так и нос воротят. Сюда и девки не менее чем по двойной цене приезжать согласные, вот у нас как.

Угу, стало быть и сам девками пробавляется, но вряд ли за плату. Скорее, это они ему так приплачивают.

— Насчет цен я намек понял. Как её?..

— Лопушок она зовется, сиятельный господин Зиэль. Девка опрятная, поведения трезвого, по карманам чтобы — ни-ни, у нас с этим строго.

«У них с этим строго». Хотел бы я посмотреть — где с этим вольно? Пусть попробует — и перестанет быть лопушком…

— Пусть только попробует — оба уха отрежу и тебе скормлю! Давай, неси и на нее угощение, и не выкраивай, как следует корми!

— Будет сделано! Все будет самое лучшее!

Прислушался я к словам трактирщика, принюхался… Правдой от него несет, видимо, пронял я его своими способностями платить вперед и пить крепкое. Черных рубашек вообще принято уважать на войне и в кабаках — а я как раз такой и есть!

Тут ведь как с продажными девками: взялась она за тебя и начинает немедленно капризничать в пользу трактирщика, того, сего требует — все это, разумеется, самое дорогое. Ну, а я ему вперед заплатил и втрое больше чем сполна — какой ему толк после этого девку вкусностями кормить-поить? Не проще бы сберечь на ее потребностях? Ан, после моих слов толк появился: он видит, что я знаю про ухищрения, и я его предупредил, что проверю… И ушлый трактирщик понял, что лучше не пытаться увеличить на какие-то мелкие крохи уже полученную им прибыль, и без того щедрейшую: в умеренно людный день в таком трактире вся суточная выгода колеблется от трех до пяти золотых червонцев, включая плату с проезжих за ночной постой. Те два кругеля, что я между прочим сбросил этому… Прыщику… вполне достаточны были бы оплатить мое здесь пребывание… Но мне нравится сорить деньгами, тем более, что они мне легко и дешево достаются. Намедни, за пару дней до встречи со Снегом, зассорился в таком же вот придорожном трактире с тремя наемниками, из дворян… С дуэлями, на мечах, все как положено… тамошний трактирщик потом все три набора доспехов на вес у меня покупал, без малого как овощи у крестьян… Но прибавьте к этому кормовые денежки, что при них нашлись, да те, что при мне еще оставались, да за три коня с упряжью на каждом — немало выскочило! Трактирщик тот, пройдоха, вознамерился меня облапошить, подсунул игрока в кости — так что я, к свежезаработанным деньгам, еще и удвоился на обоих прощелыгах, за счет удачи, ибо игральные кости всегда меня слушаются! Одним словом, с деньгами у меня трудностей пока нет, гуляю как привык, на размер желаний…