О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

Оба рыцаря согласно кивнули. Да, некоторые правила придворного этикета должны соблюдаться весьма строго, вот например: знатное лицо очень редко имеет возможность беседовать с другим знатным лицом один на один, все время шныряют вокруг пажи, слуги, рабы, приживалы, вестовые, часовые и тому подобное. Но если беседующие примерно равны положением и благородством, а все окружающие стоят на несколько ступеней пониже, то беседующим положено общаться так, словно бы они совершенно одни. Это очень тонкое и сложное искусство, одно из тех, что надежно отделяет знать от черни и поэтому доступное немногим: с одной стороны поддерживать естественную, откровенную и доверительную беседу, а с другой — сделать так, чтобы нескромные глаза и уши не имели возможности передать услышанное и увиденное в нежелательные пределы…

— … но, батюшка…

— Что-о-о??? Какой я тебе батюшка!? Нет, ну вы слышали, судари мои? Какова наглость! Запомни, дружок: здесь, в присутствии всех этих людей, благороднейших рыцарей империи, моих советников, соратников и друзей, я тебе не батюшка, запомни это как следует, еще раз говорю, не батюшка, не сватушка, а высшее должностное лицо нашего государства, а именно — император! Запомнил?

— Да, государь!

— То-то же… батюшка… Продолжай. Отчего же ты так устал, ваше Высочество, что тебе понадобилось отдыхать до беспамятства?

— Дозвольте говорить как на духу, Ваше Величество? — спросил принц императора. А старик не пожелал услышать намека и просто кивнул: давай, мол, как жрецу на исповеди… но — при всех. — Ваше Величество намедни повелели мне разобрать сыскные дела по мятежу в Заречном уделе, чем я и занимался, настолько рьяно, насколько это позволяли мне мои скромные силы…

— Помню, и что? Нам с Когори и без этих дурацких попыток неповиновения дел хватает. Случай несложный.

А надобно сказать, что случай действительно был пустяковый: некий дремучий барон прошлепал каким-то образом указ Его Величества об осеннем прекращении междуусобиц… или в связи не помню уж с чем вышел сей указ… и пошел в поход на соседа. Всем все ясно, свидетелей полно, розыск завершен, оставалось только — набрать произвольно половину слуг и родственников барона и казнить вместе с ним. Выбирай кого угодно: женщины и дети до двенадцати лет не при чем, а все мужчины считаются равно виноваты. И тут наш принц Токугари батюшке своему выдает:

— Да, государь, случай прост. Но виноватых вы доверили мне выбирать, а за каждым выбором — кол или плаха, с ощущением, словно бы это я лично жизни гублю. Я сделал все как положено, однако мне сие в тягость показалось, вот я и…

— Что — и?

— Напился.

— Он напился! Где это… ну… посох, плеть, камень… что-нибудь потяжелее… Ох, лень самому вставать. Отставить, Лари… — Государь пригасил мановением руки поисковую прыть начальника охраны, стоявшего в карауле тут же, за креслом, напротив нас, притворно кашлянул раз, другой и снова взял себя в руки. — Как же так, Токи? Я даже слегка растерялся от твоих слов. А почему я служу отечеству и не напиваюсь при этом? Почему Лари Гуро не напивается? Принц Камазза, его святейшество Ару, канцлер Бенгироми Лаудорбенгель, купец Мому Рагза — вон они все стоят, все при деле — и все трезвые как стеклышко! А где Бенги, кстати? Ах, да, с послами… Вот, судари, полюбуйтесь на нашего неженку: перед вами никто иной как принц-престолонаследник! Ваш будущий владыка!.. Это он про себя так считает… Хорошо, оставим всех других и вернемся к нам с тобой, сын. Почему я могу принимать эти суровые решения и при этом не запивать? Я ведь, в отличие от тебя, проделывал сие многажды и ни разу не дрогнул, не запил, слабины не дал. А ведь в тебе сил и самой жизни должно быть побольше, чем у меня, старика? Почему же ты прогнулся, Токи?

И тут вдруг наш принц явил голос, да претвердый, едва ли не бас:

— А потому, Ваше Величество, что жизнь строится точь-в-точь по тем законам, что Вы же сами мне по-отечески разъяснили.

— А именно?

— А именно, что Вы милостиво внушали мне с детства, указывая, в виде примера на пробитые тропы среди сугробов: дескать, впереди идущий хоть и испытывает, в сравнении с последователями, дополнительные трудности нехоженого пути, но зато сам определяет длительность, скорость и направление движения, и от этого куда меньше устает, нежели те, кто покорно влачатся позади, вслепую подчиняясь воле впереди идущего. Вот и я подписывал приказы о казнях, не прочувствовав лично вины обреченных на казнь, и от этого моей душе было больно, и она устала.

— Я никогда не слышал об этом случае, дядя Когори! Истинный воин ту речь держал перед Его Величеством! И при этом — основательно говорил! Еще один повод считать, что нам повезло с новым императором!

— Гм… Старый, при всех его недостатках, тоже был неплох, даже ничуть не хуже, если к нему притереться… Одним словом, принц Токугари брякнул сие и мы замерли. Я — точно замер и обмер, ибо уже зарекся угадывать, куда может повернуться императорская мысль. Она ведь у него — в любую сторону капканом глядит.

— И что было дальше, Когги? Мне про этот занятный случай тоже ведь ничего не известно?

— Дальше старикан замер в размышлениях, вполне возможно, что вспомнил намек принца о нежелании говорить прилюдно, вполне возможно, что осознал его правоту… Так или иначе, вдоволь поразмыслив, он немедленно нас всех выгнал из кабинета и остался с сыном один на один.

— И что потом?

— Да ничего, Санги. Почему-то я до сих пор подозреваю, что он не убил его до смерти и даже оставил престолонаследником. А как именно это происходило — не слышал, за дверями стоял.

Все трое рассмеялись, а Когори Тумару громче всех, ибо последними словами ему удалось утереть нос своему старому другу, насмешнику Санги Бо.

Когори Тумару, самый осведомленный человек в империи, если конечно, не считать меня и покойного императора, мог бы добавить к своему рассказу много любопытного, например: по странному стечению обстоятельств, некая сударыня, фрейлина Ее Величества, уязвившая засосами шею и грудь престолонаследника в позапрошлую ночь, часть прошлой ночи провела на ложе Его Величества и с ним вела себя куда как более скромно. Император и глава имперского сыска об этом совпадении знали, а принц Токугари — нет… Или еще: один из любимчиков императора, хитрющий канцлер Бенгироми Лаудорбенгель, сбежавший от монаршей грозы якобы по неотложным посольским делам (проверяй, не проверяй — причина безупречна, не подкопаешься!), после того случая на несколько лет попал в глухую немилость к своему государю, немилость ни единым словом вслух не проявленную, но тем не менее, очевидную для всех опытных царедворцев. Это был долгий и тяжкий урок, лет пять он длился, но усвоили его все «ближние», а не только хитромудрый и робкий канцлер Бенги. И когда однажды, через несколько лет, государь, после очередного совета в этом же кабинете, прилюдно отвесил шуточный подзагривник своему канцлеру и оставил его одного на совместный полдник, только тогда все поняли: старая история, наконец, завершилась и придворный прощен. Канцлер от пережитого счастья в тот же вечер свалился с сердечным приступом и провалялся неделю дома, в ущерб важным делам, но государь на сей раз оставил все без упрека, ему это даже польстило.