О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

Имар из Суруги довольно колыхнул чревом, но ответил также на ты, вполне дружелюбно, без усмешки в голосе:

— Я тебе все расскажу. А еще того лучше: приглашаю вместе послушать моего купчишку. Убрал я этим твою горечь?

Мисико из Лофу лишь вздохнул в ответ, но благодарно пожал руку Имару из Суруги…

Купец Бирам из Суруги с двумя доверенными людьми (оба племянники, сыновья сестер) и воинским десятком в охране — вот и весь маленький отряд, что пустился напрямик по дороге сквозь Плоские Пригорья — так по карте назывались эти пустынные места.

Купец чувствовал себя вполне уверенно: он еще не стар, вооружен, равно как и его рослые племянники, да и охрана более чем надежна.

Воительницы — это вам не шутки!

Два города не поскупились для своих посольств и наняли им в охрану самое лучшее, что можно было найти в тех краях: отряд из трехсот воительниц, наемниц, для которых смысл жизни и заработок — военное искусство. Всю свою молодость проводят они в ратных делах, чтобы к зрелости, годам к восьмидесяти, уйти в отставку обеспеченными людьми, выйти замуж, успеть нарожать детей, вволю пожить мирной жизнью и тихо встретить старость, вспоминая о ярком и героическом былом. Смерть и увечья в клане воительниц тоже совершенно обычное дело, но не такова ли вся жизнь на земле? Настигнет судьба — и за щитом у бога не убережешься от беды и бесчестья… Во всяком случае, недобора в их ряды не наблюдалось уже долгие и долгие годы, напротив: всегда было кого отбирать и отсеивать в пользу самых лучших.

Женщина изначально рождена быть слабее мужчины, однако с помощью упражнений и секретных приемов эту разницу можно уменьшить, если не вовсе устранить… Зато женщины гибче, хитрее, коварнее, проворнее… Любая из воительниц запросто управится в рукопашной схватке с двумя хорошо вооруженными город?скими стражами из Лофу или Суруги…

Варвары иногда смеются, впервые увидев женщин в доспехах, но если этот смех задирист и неуместен — весельчак, как правило, живет недолго…

— Бей!..

Бирам в испуге обернулся: в нескольких шагах от него развернулась странная битва: прямо посреди дороги, плохо видимый в густой пыли, мечется странный клубок из лошадей, всадниц и… еще чего-то такого… Но битва внезапно закончилась, пыль осела, клубок распался… У одной из воительниц из плеча, сквозь разодранный тегиляй, лилась кровь, глубокая царапина пробороздила шею лошади другой воительницы, а на окровавленной земле осталось лежать бездыханным какое-то странное чудище…

— Боги! Это цераптор, но к-какой-то странный цераптор…

Старшая над десятком кивнула Бираму, полностью согласная с его наблюдением:

— Странный, да. И крупный, и… Надо же, не побоялся напасть на людской караван… Это нам великая честь, что мы управились с ним так быстро и почти без потерь. Впрочем, их двое было, да который другой — или другая — от первого же удара упрыгнул в кусты и исчез. А этот… — он мертв. Бирам, нам нужно сделать привал. Промыть раны, наложить повязку. Потом пришпорим коней и нагоним отставание.

— Конечно, конечно! Тем более что когти у этой твари выглядят отвратно…

— Я только что хотела сказать то же самое…

Жизнь есть жизнь: коли привал, так тогда и обед не грех сварить, одних лечат, а другие голодны. Да и отдохнуть у костра — также не последнее дело, потому что осеннее солнышко не торопится по утрам прогревать землю и воздух.

Десятница, по имени Гадюка, выставила в дозор двух опытных воительниц, Нож и Быструю, в походе любая предусмотрительность лишнею не бывает… Эх, если бы знали они заранее, что в этих краях встречается подобное… Однако, в любом случае, десять воительниц — надежный заслон против любых угрожающих неожиданностей. Нож и Быстрая встали в дозор. А все же, несмотря на опыт и выучку, пропустили они появление всадника на вороной кобыле…

Ни топота копыт не услышали, ни пыли не увидели: бесшумно раскрылись заросли папоротника — и вот он здесь, на придорожной поляне. Худощавый, дорого и ладно одетый, очень молодой, меч и секира при нем, по местному обычаю…

— Прошу прощения за проявленную неучтивость, судари и сударыни, я без угрозы, но был бы рад помочь. Если это в моих силах?

Юноша, благородных кровей и воспитания, это совершенно явно, однако достоинство сие — вовсе не препона бесцеремонности воинов, проводящих большую часть своей жизни в очень грубых и суровых условиях, и не удивительно, что воительница Нож, раздосадованная собственной оплошностью, поспешила исправить ее насмешкой:

— Без угрозы? В твоих ли силах нам угрожать? И не опасно ли в таком возрасте путешествовать по пустынным местам без папы и мамы?

Юноша замешкался с ответом и даже слегка покраснел, но поглядел в упор на воительницу Нож:

— Опасно в незнакомых местах по любым надобностям отлучаться в одиночку, подставляя случайностям незащищенную спину и иные места, включая филейные.

Нож, багровая от стыда и ярости, зарычала в ответ как можно более грозно:

— Слезай с коня, маленький подглядчик, и стой смирно, отвечая на вопросы, которые тебе могут задать. — И видя, что юноша не торопится исполнить ее приказ, сложила руки крест-накрест на поясе — вжик! И вот они уже — в левой кинжал, а в правой сабля — направлены в его сторону, готовые рассечь грудь и шею вороной кобыле.

Но кобыла, послушная чуть заметному движению руки всадника, развернулась, и юноша, почти не нагибаясь, взмахнул правой рукой, внезапно ставшею очень длинной… Меч в его деснице свистнул вкрадчиво, сталь лязгнула о сталь.

Гадюка видела все, от первого движения до последнего, и огромный опыт ее обрел новые, неизведанные ранее, сильные впечатления: кинжал одной из лучших воительниц отряда выскочил из ее руки с коротким испуганным звяком, а клинок сабли переломился у самой рукоятки и улетел в кусты, никого, по счастью, не задев.

Юноша уже стоял на земле, деликатно перехватив рукоять меча на церемониальный манер — вперед саком, навершием рукоятки, мизинцем к гарде. Впрочем, Гадюка знала, что меч настоящего воина и в таком положении ничуть не менее смертоносен. Юноша оказался высок, почти четырех локтей ростом, и хорошо сложен.

— Сударыня, — с легким поклоном обратился он в сторону окаменевшей Нож, — мы скрестили клинки, и оба устояли на ногах, невредимые. Стало быть, поединок был равный, а предмет спора исчерпан… Ничья.

Нож продолжала молчать. Замерли на месте и остальные свидетели происшедшего…

— Но я готов смиренно признать и собственное поражение, поскольку все, что я хотел, — это помочь во врачевании одной из ваших спутниц… И помочь срочно, ибо рана скверная…

Первый опомнился Бирам, но он был слишком хитер и мудр, чтобы брать на себя бразды правления в этом непростом деле, которое по всем статьям — военное, а не торговое. Пусть вперед Гадюка начнет выпутываться, а уже он тогда подсобит. Купец оказался прав, как и обычно, иначе бы он не был удачливым купцом, но и Гадюка, также по горло набитая опытом и умом, не сплоховала: