Айя Субботина - Шаманы крови и костей

Румиец злился - гнев пропитал его голос. Фархи, напротив, смотрела ясно и прохладно, но слова отца возымели действие - румийка отошла назад, чуть склонила голову и извинилась, что так спешно ворвалась, не спросив прежде разрешения. Хани чувствовала себя мышью, над которой, за право сожрать добычу, бились два стервятника.

- Аидал сказал, что для нашей гостьи все готово.

- Так скоро... - Мужчина, казалось, не столько удивился, сколько расстроился. В его жестах, торопливых и смазанных, словно он хотел сделать одно, а делал другое, угадывалось разочарование. - Я думаю, он слишком спешит, - сказал Сарф.

- Мы все спешим, и ты знаешь почему. Слишком велика надежда, - отвечала Фархи.

- Ничего неизвестно наверняка, - противился отец. - Что если Темная мать не достаточно сильна?

- Тогда мы все понесем заслуженное наказание.

- Не стоит испытывать ее волю второй раз.

Фархи словно бы покорилась воле родителя, и шагнула к дверям. Хоть они говорили на северном - Хани смутно представляла, чего ради - но смысла разговора девушка не понимала. Стань эти двое говорить на родном языке, она бы поняла не больше.

Однако, румийка передумала уходить. Она повернулась и что-то сказала отцу, теперь уже на своей речи. Язык их был трескучим, словно в словах прятались раскаты молодого грома. Румийцы бросались друг в друга словами, становясь все более несдержанными, но, в конце концов, девушка уступила. Отец указал ей на дверь, прикрикнул.

- Иногда она будто нарочно злит меня, чтобы я не забывал, какую змею пригрел на груди, - сказал Сарф, как только румийка оставила их одних. - Но я, вместе с тем, и радуюсь, что смог воспитать ребенка, способного сказать "нет" своему отцу. Она - идеальный продолжатель рода, и ее потомство сделает румийцев сильнее. Жаль только, что мальчишка Раш'эавала был больше в отца, чем мать.

- Мальчишка... кого?

- Раша. - Тут мужчина вскинул удивленно бровь. - Неужели он не говорил о наших традициях.

Хани поняла, какие традиции имеет виду румиец. Кровосмесительство. Неужели, у Раша и его сестры есть ребенок? Хотя, чему дивиться, если, по словам самого Раша, они спали много и часто. Хани помнила деревенских девушек, которых почти сразу после брачных обрядов, обременяли тяжелые животы.

- Мальчишка был с порченой кровью, слабый и хилый, да к тому ж Темная мать наказала его близорукостью. Пришлось избавить выродка от мучений на втором году жизни. - Он напомнил кубок из арбузной чаши, пригубил, и добавил, поднимая взгляд над питьем: - Ты тоже понесла?

Хани почувствовала, как кровь прилила к щекам, но справиться со стыдом не могла. Оставалось только держаться ровно, чтобы окончательно не осрамиться.

- Я знаю, что перед ним ни одна устоять не могла. Так было всегда, как только Рашу исполнилось четырнадцать. Вставлять свой член между девкиных ног - невелика работа, он хорошо с ней справлялся. Но мы всегда следили, чтобы все его сторонние девки были на виду, на тот случай, если кто-то затяжелеет. Но, странное дело, ни одна не обзавелась потомством. Я думал, что у Раша семя порченное, до того времени, пока Фархи не сказала, что готовиться стать матерью. К тому времени, как открылась эта весть, Раш уже сбежал. Нужно было послушаться дочь и разрешить ей извести плод еще в утробе. Сам не знаю, отчего малодушно дал выродку шанс.

Сарф просверлил Хани взглядом, особенно задержавшись на ее животе. Девушка невольно закрылась руками, но его любопытство жгло будто раскаленный прут.

- Пора, Хани, - устало сказал румиец. - Темная мать мне свидетельница - мне не хочется причинять тебе вред, но на пути ко второму рождению лежит окончание первого.

Хани едва успела открыть рот, чтобы воспротивиться, но мужчина повел рукой перед ее глазами, и девушка погрузилась в вязкую пелену забытья.

Когда она очнулась, мир напомнил о себе разговором нескольких румийцев. Она узнал их по речи, скрежещущей, словно ржавый нож по камню. Девушка не понимала ни слова, но судя по интонациям, говоривших было не меньше четырех, и один голос принадлежал женщине, но не Фархи. Второй говоривший был отцом Раша. Остальных девушка не узнала. Да и как бы могла узнать, если с того времени, как они попали на Румос, ей довелось поговорить лишь с несколькими местными.

Хани попробовала открыть глаза, но не смогла. Точно так же ей не поддавались ни руки, ни ноги. Только пальцы слабо шевелились. Хани чувствовала вязкость, словно ее тело опустили в бадью с подогретой сосновой смолой. Только вместо хвои до одури смердело горечью. Даже во рту сделалось гадко. Девушка взялась брыкаться, но самое большее, что ей удалось - собрать вместе средний и указательный палец. Она устала, словно долго-долго катила в гору валун. Она не чувствовала под собой твердой поверхности, но вязкая жидкость не давала упасть. Сквозь закрытые веки Хани видела неясные тени, которые изредка загораживали свет. Девушка попыталась кричать, но всякая попытка разжать губы приносила нестерпимую боль.

Потом голоса умолкли. В памяти всплыли слова Фархи. Что она говорила про какие-то лаборатории и гены? Хани не понимала значения тех слов, но поняла другие. Где-то в груди колючками ощетинилась жажда жизни.

"Что вы затеяли?!" - мысленно вопила девушка, и, несмотря на боль, продолжала биться в своем смоляном коконе.

Должно быть, попытки не остались незамеченными, потому что тень снова загородила свет, и Хани отчего-то чувствовала, как человек склонился низко, к самому ее лицу. Она не ощущала его дыхания.

- Ты не должна сопротивляться, потому что когда придет Темная мать, она будет слаба и не сразу сможет слиться с тобой. - Голос звучал так ясно, будто говоривший шептал в самое ухо Хани. - Покорись - и обретешь иную свободу, ту, о который мы все смиренно грезим.

"Не надобна мне ваша свобода!" - безмолвно кричала девушка, хоть и знала, что словам не суждено быть услышанными.

Между тем, мужчина снова исчез. На смену ему где-то впереди появилась небольшая красная точка. Она напирала на Хани, необратимая и медлительная, будто восход солнца. Чем больше расплывалось пятно, тем холоднее становилось Хани. Лишенная возможности отвернуться, девушка отдалась мороку, провалилась в него под мерный гомон голосов, распевающих какую-то ритуальную песню.

Когда холод проник под кожу, а лицо залило алым светом, Хани, наконец, открыла глаза. Неожиданно, будто еще мгновение назад они не были запечатаны непонятными чарами. Девушка ожидала увидеть свод храма или радужные небеса, но вместо этого глядела на обрывки тумана. Он клубился, кувыркался и множился, словно заразная хворь, становясь все больше.

"Не противься мне..." - шепнул голос Хелды.

Хани обернулась на него, только теперь осознав, что тело ее обрело свободу. Свободу ли? Вокруг, куда хватало глаз, стоял непроглядный живой туман. Он ластился к ладоням, словно преданный пес, но, стоило Хани коснуться его, тело пробирало судорогой.