Александр Данковсеий - Папа волшебницы

Шарик, правда, был куда послабее родных 220 вольт (или ватт? Или ампер - не сильна в электротехнике). Так что терпеть его сопротивление было можно, хотя и неприятно. Между прочим, после каждого касания на несколько секунд мучительно хотелось в туалет. Так что я быстро поняла, о чем говорил Дрик. И пожалела его - ему, небось, поболе моего доставалось. Но он мужественно терпел, особенно после того, как я ему описала, что увидела. Правда, о том, что мне на "мониторчике в голове" видны и всякие его анатомические подробности, обычно скрываемые от окружающих, умолчала. Чего зря травмировать неокрепшую детскую психику?

Возилась я часа два, наверное. Точнее, возились мы оба. Потому что на каком-то этапе Дрик взялся мне помогать. Несмотря на заявления Тетушки Совы о том, что сам себя ведун лечить не может (вернее, почти не может, не считая самого мелкого "ремонта"), у Дрика кое-что получалось. Выпутывали мы этот шарик из его внутренностей долго и осторожно, попутно изобретая самые разные приемы. Где холодом пугнем очередную "ложноножку", где огнем. И холод, и огонь - это так, образы, больше всего подходящие для описания тех струек, которыми я поливала чуждую субстанцию. Если охота, их можно назвать сладкими и солеными. Или белыми и красными. В итоге, шарик пшикнул и рассыпался кучей пылинок с царапучими краями, которые я, не мудрствуя лукаво, отправила в мочевой пузырь. Тут Дрику стало уж совсем невмоготу, так что я деликатно отвернулась и даже закрыла ушки, пока он ходил писать. В итоге так и не выяснила, где тут туалет. А надо бы. Пришлось спрашивать. Дрик, как ни странно, краснеть не стал и показал. Оказалось, надо было поднять лючок в полу - именно под ним располагались нехитрые санитарные приспособления. Пришлось Дрику отворачиваться. Ну и мне от него. Стесняюсь, что ли?

Обернувшись, я застала напарника нахохлившимся на кровати, закутанным в одеяло по самые плечи и очень смурным.

-- Дрик, ты чего?

-- Да ничего.

-- Врешь.

-- Отстань. Ну пожалуйста...

-- Не отстану. Если, пока я свои дела делала, в тебя успели опять какую-то гадость подсадить, то это не только твоя, но и моя забота.

-- Извини, Юль. Просто обидно, что вот так меня взяли и победили. Чуть не превратили в твоего врага. А я даже защититься не смог. Какой же я после этого воин?

-- А ну, перестань себя грызть! Во-первых, все же кончилось хорошо...

-- Ну да. Если б ты сопротивлялась чуть послабее, я бы такого мог натворить...

-- Ты ж меня в свое время сопротивляться и учил, -- чуть-чуть соврала я. -- Видать, учителем оказался неплохим, раз ученица смогла тебе по носу дать.

Кажется, эта нехитрая, я бы даже сказала, неуклюжая лесть ему здорово подняла настроение. "Мужчины очень самолюбивы" -- то ли мама меня так наставляла, то ли вычитала я где-то * (*Вычитала-вычитала. Борис Васильев, "Завтра была война").

-- Во-вторых, -- продолжила я прямо с папиным занудством, -- поражение, да еще от незнакомого, неизвестного оружия - вовсе не бесчестье для воина. Я в ваших воиновских делах не слишком понимаю, но, по-моему, это должно быть так.

Пришлось приплести пару историй про всяких там индейцев, столкнувшихся с аркебузами и прочими кулевринами.

-- Ну, а в-третьих, мы с тобой теперь получили такие знания, что эти черные уроды еще пожалеют, что дали их нам, и вообще, что на свет родились. Где твой ящеренок?

-- Кто?

-- Ну, этот, летун с чешуей?

-- Спит. Давно. Я его крепко усыпил - пока не ясно, что с кормежкой...

-- Давай его сюда. Сейчас вестника будем делать.

Дрик посмотрел на меня в некотором обалдении - дескать, нашла момент. Потом просиял, кивнул и полез в щель между стеной и сундуком, на котором сидел. Пошарил там пару минут - и извлек запыленный сверточек, в котором и обнаружился мирно почивающий птищеренок. Неподвижный и свернувшийся в плотный холодный комочек. Я даже сперва испугалась, что он умер - задохнулся в пыли или еще чего. Дрик меня успокоил, поднеся тельце к самому моему уху. Сердечко билось редко-редко, но регулярно. Живой. Просто дрыхнет крепко. А что холодный - так в анабиозе температура тела всяких там сусликов, по-моему, падает. Да и не знала я, относится ли этот птицеящер к теплокровным. Рептилии, насколько я помнила школьную биологию, холоднокровные, а у птиц, якобы от ящериц произошедших, кровь теплая.

А почему я сейчас решила этим заняться? Прежде всего, из-за чудесного состояния ясности и удачливости. Раз удалось провести "энергохирургическую" операцию на Дриковой чакре, надо ловить момент и пытаться провернуть что-то подобное. Теорию создания вестников из живых существ мы с ним уже не раз повторяли -- точнее, те ее жалкие куски, которые на пару смогли вспомнить. А теперь, после уроков Криис и войны со зловредным шариком, я гораздо лучше представляла себе и практику.

Кроме того, Дрика надо было вытаскивать. Не то сейчас снова займется самокопанием.

Наконец, ежели наши "гостеприимные хозяева" поймут, что мы в их ловушку не попались, то следить станут строже, да и ловушки расставлять более продуманные. Может, будет не до того.

Впрочем, это все логические отговорки. А главным было ощущение, что "так надо". Причем не просто "надо", а "надее некуда".

Cо стороны, небось, наш диалог выглядел идиотски. Стоят двое, уткнувшись лбами друг в друга (чем теснее контакт, тем проще передавать мыслеобразы - так нас учила Криис) и бормочут что-то, уставившись в распростертое тельце крылатой ящерки. Или зубатой птички.

-- Куда монтируем поиск направления?

-- Вместо стремления к маме. Хоть это и подлянка.

-- Да, птичку жалко. Но себя, если честно, жальче. А мозг у нее маленький, чтобы что-то вставить, надо что-то убрать. Да и мамой он уже давно, кажется, меня считает. Я ж его кормлю.

-- А кого надо, чтоб считал?

-- Давай Лиину?

-- Не пойдет, -- с сожалением сказала я, чуть подумав. -- Лиина была с нами на чердаке, когда черные прилетели. Очень надеюсь, что она жива. Но шансов на это немного: она ведь наверняка сопротивлялась. И так просто нас не отпустила бы.

Я шмыгнула носом. Полагалось бы разреветься, но, кажется, свою норму рева я на эти сутки выбрала. Просто пусто стало внутри, как подумала, что Лиины - строгой, придирчивой, ироничной -- уже могу и не увидеть.

-- Ладно. А кого?

-- Твоего папу?

-- Не пойдет, -- в тон мне ответил Дрик. -- Он не так хорошо знает магию, чтобы разобраться в послании вестника. И не такая важная персона, чтоб его послушались, даже если он разберется.

-- Давай тогда Дмиида.

-- Давай. Этого слушать станут - все же правая рука ректора.

-- Ну хорошо, давай образ.

-- Сама давай. У меня контроля не хватит.

И я послушно вспоминала минут пять Дмиида во всяких видах - крупным планом и издалека, в профиль и анфас. Вспоминала манеру двигаться и голос, любимую одежду и походку... Попробуйте минут пять подумать об одном и том же человеке, не отвлекаясь ни на какие посторонние мысли. Да еще так, чтобы повторов не было. Если получится, смело можете претендовать на зачисление в местный университет без экзаменов. И вас примут - могу поспорить на триста кило алмазов против дырявого кроссовка. Своего. Потому что они у меня основательно изорвались, опасно приблизившись к стадии босоножек. Ну вот, сама отвлеклась. А, между прочим, одно из главных умений мага - держать сосредоточенность. Поэтому и работали мы с Дриком в паре, как многие начинающие. Я вспоминала, а он "считывал" у меня соответствующие "файлы". Потом мы их вместе редактировали, вырезая повторы и мусор. А затем уже записывали в мозг бедного птенчика.