Патрик Ротфусс - Страхи мудреца. Книга 2

За низеньким столиком сидела женщина и что-то переписывала из одной книги в другую. Волосы у нее были белые, лицо морщинистое, как прошлогоднее яблоко. Мне пришло в голову, что за все время, проведенное мною в Хаэрте, это первый встреченный мною человек, который читает или пишет.

Старуха кивком приветствовала Шехин, потом обернулась к Вашет, и вокруг ее глаз разбежались морщинки. Радость.

— Вашет! — сказала она. — А я и не знала, что ты вернулась.

— Мы пришли за именем, Магуин, — сказала Шехин. Вежливая формальная просьба.

— За именем? — озадаченно переспросила Магуин. Она обвела глазами Шехин и Вашет, потом устремила взгляд на меня, стоявшего позади них, на мои огненно-рыжие волосы, на перевязанную руку…

— А-а! — сказала она, внезапно сделавшись серьезной.

Магуин закрыла свои книги и поднялась на ноги. Спина у нее была сгорбленная, и передвигалась она мелкими, шаркающими шажками. Она жестом подозвала меня поближе и медленно обошла вокруг, тщательно рассматривая меня с головы до ног. В лицо мне она старалась не смотреть, зато пристально разглядела мою перевязанную руку, перевернула ее, посмотрела на ладонь и на пальцы.

— Я бы хотела услышать твой голос, — сказала она, не отрывая глаз от моей ладони.

— Как тебе угодно, достопочтенная создательница имен, — сказал я.

Магуин взглянула на Шехин.

— Он надо мной издевается?

— Не думаю.

Магуин снова обошла вокруг меня, провела руками по плечам, по рукам, по затылку. Запустила пальцы мне в волосы, потом остановилась напротив и посмотрела мне прямо в глаза.

Глаза у нее были как у Элодина. Нет, не в мелочах. У Элодина глаза были зеленые, пронзительные и насмешливые, у Магуин — привычного адемского серого цвета, слегка слезящиеся и красноватые. Нет, сходство было в том, как она на меня смотрела. Кроме Элодина, я больше не встречал людей, которые умели смотреть так, словно ты — книга, которую они небрежно листают.

Когда Магуин впервые заглянула мне в глаза, я почувствовал себя так, словно из меня высосали весь воздух. На кратчайший миг я подумал, что ее может оттолкнуть то, что она увидит, однако, вероятно, это была всего лишь моя тревожность. В последнее время я слишком часто бывал на грани катастрофы, и, несмотря на то что мое недавнее испытание прошло удачно, где-то в глубине души я все еще ждал, когда прилетит второй сапог.

— Маэдре, — сказала она, по-прежнему не отводя взгляда. Отвернулась и направилась к своей книге.

— Маэдре? — переспросила Вашет. В ее голосе слышался чуть заметный намек на смятение. Она бы, возможно, сказала что-то еще, но Шехин замахнулась и отвесила ей затрещину.

Это было точно то же самое движение, которым Вашет тысячу раз осаживала меня за последний месяц. Я не выдержал. Я расхохотался.

Вашет и Шехин грозно уставились на меня. Действительно грозно.

Магуин обернулась и посмотрела на меня. Она, похоже, не рассердилась.

— Ты смеешься над именем, которое я тебе дала?

— Ни в коем случае, Магуин! — сказал я, старательно изобразив перевязанной рукой жест «почтение». — Имена чрезвычайно важны.

Она по-прежнему не сводила с меня глаз.

— А что может варвар знать об именах?

— Кое-что может, — сказал я, снова пытаясь что-то изобразить перевязанной рукой. Без этого я не мог придавать своим словам тонкие оттенки значения. — В своей далекой стране я изучал подобные вещи. Я знаю больше многих, хотя этого все еще мало.

Магуин долго смотрела на меня.

— Тогда тебе известно, что не следует никому называть свое новое имя, — сказала она. — Это очень личное, и делиться им опасно.

Я кивнул.

Магуин, похоже, удовлетворилась этим. Она опустилась в кресло и раскрыла книгу.

— Вашет, кроличек мой, заходила бы ты ко мне почаще!

Ласковый, любовный укор.

— Ладно, бабушка, — сказала Вашет.

— Спасибо тебе, Магуин, — сказала Шехин. Почтительная благодарность.

Старуха рассеянно кивнула, и Шехин повела нас прочь из пещеры.

Позднее, тем же вечером, я вернулся к дому Вашет. Она сидела на лавочке у входа и смотрела на небо и на заходящее солнце.

Она похлопала по лавочке рядом с собой, и я сел.

— Ну что, каково это — не быть больше варваром? — спросила она.

— Да в общем-то все то же самое, — сказал я. — Только чуть пьянее.

После ужина Пенте затащила меня к себе домой, там устроили нечто вроде вечеринки. Хотя лучше назвать это собранием: там ведь не было ни музыки, ни танцев. И все-таки я был польщен тем, что Пенте потрудилась отыскать еще пять адемов, которые были не прочь отметить мое принятие в школу.

Я с удовольствием обнаружил, что все адемское бесстрастие развеивается после нескольких кружек выпивки: вскоре мы уже все щерились, точно варвары. Это помогло мне расслабиться, тем более что мое собственное плохое владение языком теперь можно было списывать на перевязанную руку.

— Сегодня днем, — осторожно сказал я, — Шехин говорила, что знает историю о ринтах.

Вашет обернулась и посмотрела на меня. Лицо у нее было непроницаемым. Колебание.

— Я искал нечто подобное по всему миру, — сказал я. — Мало на свете вещей, которые я ценю выше.

Полная откровенность.

— И я тревожусь, что не сумел как следует дать это понять Шехин.

Вопрос. Настойчивая просьба.

Вашет посмотрела на меня, словно ожидая продолжения. Потом жестом показала: нежелание.

— Я скажу ей об этом, — пообещала она. Заверение. Кончено.

Я кивнул и оставил эту тему.

Мы с Вашет некоторое время сидели в дружеском молчании, пока солнце медленно опускалось за горизонт. Она перевела дух и глубоко вздохнула. Я осознал, что мы еще никогда не сидели вот так, за исключением тех случаев, когда дожидались, пока я отдышусь или приду в себя после падения. До сих пор каждая минута, которую мы проводили вместе, так или иначе была посвящена моему обучению.

— Сегодня вечером, — произнес я наконец, — Пенте мне сказала, что у меня прекрасный гнев и она хотела бы, чтобы я им с нею поделился.

Вашет хихикнула.

— Ей не потребовалось много времени!

Она понимающе взглянула на меня.

— И что было?

Я немного покраснел.

— Э-э… Она… напомнила мне, что адемы не считают телесный контакт чем-то особенно интимным.

Ухмылка Вашет стала почти что похотливой.

— И что она, накинулась на тебя?

— Ну, почти, — сказал я. — Я все-таки стал попроворней, чем месяц назад.

— О, вряд ли ты достаточно проворен, чтобы сбежать от Пенте, — сказала Вашет. — Она ведь хотела только любовных игр. Ничего дурного тут нет.

— Ну, я и решил у тебя спросить, — медленно произнес я. — Узнать, точно ли тут нет ничего дурного.