Анна Алмазная - Лоза Шерена

В тот день же старшой произнес фразу, что запомнилась на всю жизнь:

- Неважно, какое оружие. Важно - кто его держит. И твое счастье, что и я когда-то баловался с луком.

- Разве лук не для...

- ...рожан? - продолжил Жерл. - Знаю, что многие так думают. Мой отец решил иначе. И с завтрашнего дня будешь учиться, как правильно пользоваться твоей игрушкой. Потому что пока ты только играешься, дружок, настоящая работа у тебя начнется со мной...

На следующий день Рэми пришел домой поздно. Даже не подумав об ужине, он прямо в плаще плюхнулся на кровать, и его последней мыслью была: "Пропади ты пропадом, Жерл, со своим луком!"

Урок с оборотнем Рэми выучил отлично. С луком он больше не расставался. Особенно в последнее время.

А опасаться было чего: контрабандисты ходили через предел, как через удобный мостик, а по деревне медленно ползли слухи об изувеченных телах в лесу, о тайном клане, о шипах демона. Слухи летели по приграничным селам, бередили души простых рожан, доходили и до дозорных.

Дозорные молчали. Но в последнее время в лесу появлялись чаще, да пить стали меньше... до сегодняшнего дня.

- Боялся, что дома тебя нет, - сказал Занкл, стирая пучком травы грязь с сапог. - Что по лесу рыскать придется. Беда у нас. Старшой запил.

Рэми не ответил.

Наблюдал он, как по тропинке из сада идет Лия с корзиной, полной темно-красных вишен. Занкл приветственно улыбнулся, потянулся к ягодам, но Лия высоко вскинула подбородок и быстро вбежала в дом.

- Что это с ней? - удивился Занкл.

- За кошку. На этот раз вы поймали нашу Мурку.

Дозорный лишь пожал плечами, выдав что-то не очень лестное о слишком впечатлительных женщинах. Рэми промолчал.

Убитая кошка была для дозорных символом удачи, висела на арке ворот перед казармами, и обновлялась каждое полнолуние. Полуразлагающийся труп не нравился и Рэми, да кто его спрашивал?

Пару раз рожанин пытался возразить, но то, что касается суеверий и верований, дозорные чтили свято. А посягать на святое не позволяли даже своему любимцу, хоть и выручал их частенько этот любимец во время запоев старшого.

Запои те случались нечасто, но были бедствием для всей казармы. Запив, Жерл становился хуже зверя. Лупил каждого, кто на глаза попадется, громко требовал вина, да покрепче, заставлял всю казарму ходить на цыпочках.

Не было вина - начинал крушить мебель. Дубовые столы летели в окна с легкостью щепок, железный кулак то и дело встречался со стенкой, но отряд все сносил стойко, каждый раз надеясь, что на том забава и закончится.

Не заканчивалась. Наступал момент, когда старшой вдруг успокаивался. Некоторое время не было ни криков, ни буйства, ни требований выпивки. Но отряд настораживался. Тишина в комнате старшого означала одно - Жерл делал мучительный выбор: топиться, вешаться или резаться.

Начиналось всегда одинаково. Старшой пошатываясь выходил из казарм. Плюхался на колени посреди тренировочного двора и приступал к неистовой молитве. Молился громко и невнятно. Вроде, перечислял свои грехи (кто ж разберет в лепете пьяного?) рвал на себе рубаху и посыпал голову песком. Скрежетал зубами и рычал на каждого, кто осмеливался подойти слишком близко.

Потом поднимался. Тянулся за ножом, веревкой, или направлялся к реке, что текла за казармами - в зависимости от выбора, - а дозорные вздыхали и впервые решались вмешаться.

Утихомиривали старшого всем отрядом. Вязали, осторожно относили на кровать и с ужасом ждали утра.

Утро Жерл начинал отборнейшей бранью, а бранился он со вкусом - громко и витиевато. В казармах бросали жребий, выбирали жертву... жертва подходила к кровати, осторожно развязывала старшого и, как правило, получала в морду. За самоуправство. Потом злой от похмелья старшой начинал мстить. Припоминалось во всех подробностях, кто старшого вязал, кто нечаянно заехал кулаком в глаз, а кто выбил "последние" зубы.

Виноватых наказывали. А наказывать старшой любил и умел, на конюшне сек исправно, но возразить никто даже не пытался - более старые и опытные напоминали молодежи, что старшой буянил и дрался нечасто, а вот прежний... тот сек регулярно и со вкусом. Да и поговаривали - хороший дозорный должен боль сносить стойко. И носа не задирать - хоть и архан. Гордыня, она богам не угодна, и в бою - вредна.

На счастье, дозорные способ остановить буйство Жерла. Занкл помнил, как рассказал ему в тайне Дэйл об их "чудотворном средстве" на запои старшого.

Это было сразу после убийства оборотня. Рэми, который понятия не имел о выходках старшого, явился тогда в казармы с благодарственными пирожками, что приготовила для дозорных Лия.

Стоявший на часах Дэйл лишь криво усмехнулся - больно уж не вовремя явился любимый щенок Жерла. Но пирожкам дозорный обрадовался: мать и сестра жили далековато, в соседней деревне, а здесь, в казармах, кормили из рук вон плохо.

Ухватившись за корзину, Дейл было открыл рот, чтобы вежливо выпроводить лесника, да не успел - началась вторая и главная часть запоя Жерла.

Старшой вышел из казарм и плюхнулся на колени, как всегда, начал орать и неистовствовать, посыпать голову грязью, что-то невразумительно мычать.

От удивления Рэми чуть не выпустил пирожки, да не дал Дейл - подхватил корзину и, не спуская взгляда с буяна-старшого, начал подталкивать гостя к воротам. Почти вытолкал, но тут старшой мальчонку и заприметил. Посерел. Перестал вдруг молиться, начал булькать, таращась на обомлевшего Рэми ошеломленными глазами...

Дейл осторожно поставил корзину на землю.

- Отпился, придурок, сердце отказало, - заметил Зэр, его напарник, и оба хотели было броситься к Жерлу, как старшой ожил. Перестал булькать, протянул к Рэми трясущиеся руки и завыл:

- Сынок!

Рэми окаменел. Зэр чуть было не сел на корзину с пирожками, из казарм выбежали на крик старшого встревоженные дозорные.

- Прости, сынок, - продолжал кричать Жерл, на коленях подползая к обомлевшему Рэми. - Прости, родной, прости дурака! Не сберег, не защитил!

Старшой плакал, обнимая ноги лесника. Дейл же знал - проспится дозорный, а слез и унижения ни мальчишке, ни отряду не спустит...

Да и мало что пьяному в голову взбредет? Теперь сыном величает, а через миг вновь взбрыкнет, да и заедет щенку. Пропадет Рэми. Мелкий же он, такому много и не надо. Зашибет старшой дурака, видят боги, а коль Дейл вмешается, может, мальчонка и выживет...

Смирившись с поркой на конюшне, Дейл потянулся к Рэми, как мальчишка-лесник повел себя и вовсе странно:

- Здесь я, батя, - мягко прошептал он, обнимая Жерла за плечи. - Хорошо все будет. Идем.

Высыпавшиеся на улицу дозорные аж рты пораскрывали: старшой, что был на голову выше мальчишки и раза в два шире, как щенок на веревке послушно брел к казармам.