Джордж Мартин - Пир стервятников

«Перо и кружка» никогда не бывает закрыта. Шестьсот лет она стоит на своем островке посреди Медовички, и ни разу ее двери не закрывались. Ее высокий сруб слегка накренился в сторону юга — говорят, это потому, что пьяные школяры вечно приваливаются к стенке с другой стороны, — но она, пожалуй, простоит еще шестьсот лет и будет потчевать вином, элем и ужасно крепким сидром лодочников и моряков, кузнецов и музыкантов, священников и принцев, а также, само собой, школяров и кандидатов из Цитадели.

— Старомест — еще не весь мир, — чересчур громко провозгласил Молландер. Он сын рыцаря и к тому же крепко набрался. С тех пор, как его известили о гибели отца на Черноводной, он пьет почти каждую ночь. Даже здесь, за безопасными стенами Староместа, Война Пяти Королей как-то коснулась их всех… хотя архимейстер Бенедикт утверждает, что название это неправильное, поскольку Ренли Баратеона убили еще до того, как Бейлон Грейджой объявил себя королем. — Мой отец всегда говорил, что мир больше, чем замок любого лорда. В Кварте, Асшае и Йи Ти можно найти не только драконов, но и много такого, что нам даже не снилось. Моряки рассказывают…

— Вот именно, — перебил его Армин. — Моряки, мой дорогой Молландер. Сходи в гавань, и они тебе расскажут, как спали с русалками или провели год в брюхе огромной рыбы.

— Почем ты знаешь, что это неправда? — Молландер шарил в траве, отыскивая яблоки. — Вот если б ты сам побывал в брюхе той рыбы, то мог бы утверждать, что их там не было. Над байками одного моряка посмеяться можно, но когда гребцы с четырех разных кораблей на четырех разных языках рассказывают одно и то же…

— Совсем не одно и то же, — упорствовал Армин. — Драконы в Асшае, драконы в Кварте, драконы в Миэрине, дотракийские драконы, драконы, освобождающие рабов… они все рассказывают по-разному.

— Разница только в мелочах. — Молландер, и всегда-то упрямый, выпив, становился совсем несговорчивым. — Они все говорят о драконах и прекрасной молодой королеве.

Единственный дракон, занимающий мысли Пейта, был сделан из желтого золота. Что стряслось с этим алхимиком? Он сказал, что через три дня будет здесь. «Я не вор», — сказал ему Пейт, но когда дракон заплясал, подмигивая…

— Вон еще одно, прямо у тебя под ногами, — сказал Молландеру Аллерас. — А у меня в колчане еще две стрелы.

— Да иди ты со своими стрелами. Червивое, — проворчал Молландер, подбирая яблоко, но все-таки метнул его вверх. Стрела рассекла яблоко на две ровные половинки. Одна упала на крышу башенки, скатилась с навеса и хлопнулась рядом с Армином.

— Если разрезать червяка надвое, получится два червяка, — поведал им кандидат.

— Кабы с яблоками получалось то же самое, никому бы не пришлось голодать, — со своей мягкой улыбкой ответил Аллерас. Сфинкс всегда улыбается, точно какой-то шутке, известной только ему. Это вместе с острым подбородком, залысинами на лбу и коротко остриженными черными кудряшками придает ему лукавый вид.

Аллерас непременно будет мейстером. Он в Цитадели всего только год, но уже успел выковать три звена своей будущей цепи. У Армина, может, и больше, но он извел год на каждое. Впрочем, и он тоже будет мейстером. Только Рун и Молландер остаются голошеими школярами, но Рун совсем еще юнец, а Молландер предпочитает книге бутылку.

Сам же Пейт…

Он в Цитадели уже пять лет, а шея у него такая же голая, как и в тот день, когда он, тринадцатилетний, пришел сюда с запада. Дважды он думал, что готов сдать экзамен. В первый раз он попытался рассказать архимейстеру Ваэллину об устройстве небес — но лишь узнал на собственном опыте, что Ваэллина недаром прозвали Уксусным. Целых два года Пейт набирался мужества для новой попытки. На этот раз он предстал перед добрым архимейстером Эброзом, известным своим тихим голосом и ласковыми руками, но вздохи Эброза оказались ничем не лучше ехидных придирок Ваэллина.

— Последнее, — пообещал Аллерас, — и я скажу вам, что думаю об этих драконах.

— Что ты можешь такого знать, чего я не знаю? — Молландер, углядев яблоко на ветке, подпрыгнул, сорвал его и метнул. Аллерас натянул тетиву до самого уха, грациозно повернулся, следя за полетом мишени, и пустил стрелу, как только яблоко начало падать.

— В последний раз ты всегда промахиваешься, — сказал Рун. Яблоко, невредимое, плюхнулось в реку. — Вот видишь?

— Когда больше не делаешь промахов, перестаешь совершенствоваться. — Аллерас ослабил тетиву и убрал лук в кожаный футляр. Лук у него из златосерда, сказочного дерева, растущего на Летних островах. Пейт однажды попытался согнуть его и не смог. Сфинкс только с виду хлипкий, а руки у него сильные. Аллерас, усевшись верхом на скамью, взял со стола чашу с вином и сказал нараспев, по-дорнийски:

— У дракона три головы.

— Это что, загадка? — спросил Рун. — Сфинксы в сказках всегда говорят загадками.

— Нет, не загадка. — Аллерас пригубил вино. Все прочие дули из кружек знаменитый здешний сидр, и только он один предпочитал сладкие вина тех диковинных стран, где родилась его мать. Такие даже в Староместе стоят недешево.

Сфинксом его прозвал Лео Ленивец. В сфинксе всего намешано: лицо у него человеческое, тело львиное, крылья как у ястреба. Вот и Аллерас такой же. Отец у него дорниец, а мать — чернокожая островитянка. Он и сам темен, как орех, а глаза у него из оникса, как у зеленых мраморных сфинксов на воротах Цитадели.

— Трехглавые драконы бывают только на щитах и знаменах, — заявил Армин-кандидат. — Это геральдический знак, не более. Притом Таргариены все вымерли.

— Не все, — возразил Аллерас. — У Короля-Попрошайки была сестра.

— Я думал, ей голову разбили о стену, — сказал Рун.

— Нет. Это маленькому Эйегону, сыну принца Рейегара, разбили о стену голову бравые ребята Ланнистера. А мы говорим о сестре Рейегара, рожденной на Драконьем Камне перед падением острова. О принцессе Дейенерис.

— Да, точно. Бурерожденная. Вспомнил теперь. — Молландер запрокинул кружку, чтобы допить остатки. — За нее! — провозгласил он, брякнув пустой кружкой о стол, и вытер рот. — А где же Рози? За нашу законную королеву не мешало бы выпить еще по одной, что скажешь?

— Тише ты, дурень, — забеспокоился Армин. — Никогда не шути такими вещами. Откуда тебе знать, кто тебя слышит. У Паука везде уши.

— А ты уж и штаны намочил. Я призываю к выпивке, не к восстанию.

За спиной у Пейта кто-то хихикнул, и тихий голос сказал:

— Я всегда знал, что ты изменник, Прыг-Скок. — Лео Ленивец неслышно подкрался к ним через старый дощатый мост. Наряд на нем атласный, в зеленую и золотую полоску, короткий плащ из черного шелка заколот на плече хризолитовой розой. Судя по пятнам у него на груди, этой ночью он пил красное вино, прядь пепельных волос падает на один глаз.