Джастин Аллен - Черные псы пустыни

Будь проклят день, когда он подался в торговцы. Сидел бы дома, крестьянствовал, как все его предки. Так нет же, в Кан-Пурам потянуло! Какая глупость. Родители так и не узнали, что на караван напали, а его самого взяли в плен.

Перед Кадимом возник большой холм. Обойти его не удастся. Он побежал по склону и почти сразу услышал за спиной:

— Вон он, на холм ползет!

Сердце Кадима сжалось. Женский голос.

У самой вершины беглец пошатнулся. Ужасная боль пронзила бок. Как будто в спину воткнулось копье. Дыхание стало жарким, влажным и едким.

Тот же голос:

— Быстрей! Он уже у нас в руках.

Кадим старался не обращать внимания на крики и боль в боку.

— Все, не уйдешь! — доносилось сзади.

Теперь Кадим и сам понял, что пропал. Сил больше не было. Ночной воздух охлаждал, но не освежал. Единственная надежда — добраться до гребня холма и скатиться вниз. Выиграть минуту-другую.

За холмом блеснула река, длинная серебристая змея, лениво ползущая с северных гор. Что-то встрепенулось в груди раба.

Еще два-три шага… Но тут большой палец правой ноги зацепился за спутанный клубок засохшей травы. Падая, Кадим заметил лунную рябь на поверхности воды. Река исчезла, он уткнулся лицом в землю, из носа хлынула кровь.

Перед глазами возник коричневый кожаный сапог, зашнурованный почти до колена. Женская нога. Шорох железа, извлекаемого из деревянных ножен. Острый кончик меча медленно коснулся земли и еще медленнее поднялся и исчез.

Из травы взлетела ночная бабочка. Серые крылья, как будто заржавевшие по краям, увлекли ее в направлении реки, к свободе. Кадим проводил ее взглядом.

На затылок обрушилась неимоверная тяжесть. Кадим успел удивиться. Он ожидал горячего, как укус осы, прикосновения. Но ощутил только холод.

Темные глаза выглядывали из редкой листвы дуба, прильнувшего к юго-западной стене четырехъярусного зиккурата богини Каллы. Чахлые желтые листья, опадающая кора… Но умирающее дерево не прекращало сопротивляться смерти.

Вообще этот широколиственный дуб выглядел здесь, посреди выжженной солнцем глинистой равнины, совершенно неуместно. Даже истинные питомцы пустыни, каменный дуб и мастиковое дерево, чувствуют себя неуютно в этой местности. Растению нужны дождь, прохладный ветерок, жирная почва. Но искра жизни не угасала, и на нижних ветвях, в тени побуревших листьев и засыхающих веток, распускались свежие почки.

По тропе, ведущей к зиккурату, шагали двое жрецов. Первый, поменьше ростом, нес за плечами вязанку хвороста, а в руке сжимал топор. Его прочная куртка была сильно испачкана.

У второго в руках не было ничего, кроме чистых белых одежд и новых сандалий. Рядом с ним семенила девочка лет пяти-шести. Свою белую одежду малышка несла, прижав к груди. Один рукав свисал до земли и волочился по тропе, прочерчивая в пыли извилистый след.

— Луна поднимается, — заметил высокий жрец, глядя мимо зиккурата на светлеющий горизонт. Он погладил девочку по голове и обратился к ней:

— Прекрасная ночь сегодня.

— Мы скоро будем ужинать? — спросила девочка.

— Как только придем, радость моя. Мы уже почти на месте. Видишь?

— Вижу, вижу.

— Вот и хорошо. — Жрец покосился на волочащийся по дороге рукав, но промолчал. Какая разница… — Нам подадут жареного поросенка и ячменный хлеб. А тебе еще и медовую карамельку. Ты ведь любишь сладкое, как и все девочки.

Малышка улыбнулась.

— И Калла там будет?

Высокий кивнул.

— Ты помнишь, что надо сказать богине? Мама научила тебя?

— Я скажу… Я скажу: «Меня прислали верные Ура, потому что мы верим в доброту богини и живем под ее защитою. Я люблю родителей, жрецов и верных богине. Пусть злые вечно страдают в руках Создателя».

Жрец снова погладил ее по голове.

— Ты заслужила еще одну карамельку. Не забудь слова.

Девочка хихикнула.

— Пришли, — проворчал молодой жрец. — Пусть открывают.

Зиккурат Каллы отличался от остальных храмов Шинара. Вместо ведущей вверх лестницы вдоль фасада или перпендикулярно ему, в центре его помещалась большая двустворчатая дверь. Над дверью, на уступе первого яруса возвышались две громадные статуи богини с горящими факелами в руках.

Высокий жрец вытащил из складок своей хламиды тростниковую дудочку. Не замедляя шага, он поднес ее к губам и извлек один-единственный ясный и протяжный звук.

— Не слышат. Еще раз.

Жрец повторил процедуру. На этот раз дверь приоткрылась, из нее выступила женщина в набедренной повязке и сандалиях. Кожа ее в свете факелов отливала бронзой. Как только она перешагнула порог, внезапный порыв ветра взметнул ее волосы. Она подхватила их и вернула на грудь.

— Здравствуй, дорогая, — обратилась она к девочке. — Почему ты не одета?

— Ты тоже не одета, — девочка ткнула в собеседницу пальцем.

Молодой жрец усмехнулся.

— Ну, я пошел. — Он указал на вязанку хвороста: — Добавлю к костру.

Жрица отмахнулась от него и продолжила разговор с девочкой.

— Мы с тобой разные. Ты должна одеться.

— Но я не хочу.

— Богиня желает, чтобы ты была в платье. — Она дружеским жестом обняла девочку за плечи. — Потом снимешь.

Девочка неуклюже натянула на себя наряд. Он оказался слишком длинным, один рукав был испачкан. Жрица нахмурилась, повернулась к высокому жрецу и, указав на грязный рукав, произнесла:

— Об этом мы еще поговорим.

Жрец спокойно кивнул, взял девочку за руку и ввел ее в храм. Женщина тоже повернулась к двери, но тут взгляд ее упал на дуб. Что-то было не так. Луна поднялась, но тьма застряла меж ветвей, как будто прилипла к дереву. Что такое? Вроде, ничего не шевелится.

— Давно пора срубить его ко всем злым духам, — пробормотала она и направилась ко входу.

Тяжелая деревянная дверь тут же затворилась за ней.

Урук спрыгнул с дуба.

Вот уже три ночи он следил за храмом со своего поста, запоминая каждую мелочь. Разглядел гнездо малиновки на третьем ярусе, наблюдал, как летучие мыши охотятся за мошкарой, привлеченной светом факелов.

Урук вытащил из мешка кусок глины, полил ее из небольшого меха водой. Размял, снова добавил воды и принялся обмазывать лицо и волосы. Маскировка. На его физиономии выделялись близко посаженные глаза и широкий рот, но по своему воровскому опыту он знал, что люди больше обращают внимание именно на раскраску, а не на черты лица. Когда-то он пользовался маской. Но в библиотеке Тимбукту ему пришлось убедиться, что маска может перекоситься и лишить своего владельца возможности видеть. За этот урок он едва не поплатился жизнью. Слой краски или глины гораздо надежнее.

Покончив с головой, Урук стащил рубаху и обмазал глиной все тело. Затем закрепил меч. Здоровое питание — жареная свинина и ячмень — вернули ему силы за несколько дней. Добыть пищу в Уре не составляло никакого труда, но в остальном Урука постигло жестокое разочарование. Город жил натуральным обменом. Украсть пищу богатеев в богатых южных кварталах было проще простого. Но куда, спрашивается, девать шесть мешков ячменя или бочку пива, пару дев радости или дюжину рабов? И для чего ему это добро? Вот если бы добыть что-нибудь небольшое, влезающее в мешок!.. Через два дня он уже собирался податься в Харап или в долину Инда, но прослышал про «Девственность Каллы». Похоже, это была достойная цель для странствующего вора.