Александр Серегин - Нереальные хроники постпубертатного периода

У ворот кладбища Ян снова увидел большую красивую машину и того же мужчину с седыми висками. Он никак не мог вспомнить, где же он его видел. Ян выскочил из автобуса и быстрым шагом пошел за мужчиной вглубь кладбища, чтобы подойти поближе и рассмотреть.

Мужчина шёл по аллеям, осматриваясь, видимо он плохо знал дорогу. Ян следовал за ним, не приближаясь слишком близко, ему хотелось узнать: к кому же тот пришел? Может быть, это дало бы толчок памяти.

Наконец мужчина подошел к невысокой оградке, за которой располагались два совсем одинаковых памятника со звездочками наверху. К металлическим пирамидам был привинчены фарфоровые потемневшие фотографии и таблички с фамилиями и датами прожитых жизней.

На одной было написано: «Зозуля Петр Андреевич. 1926–1978». Ян остолбенел, а мужчина положил на могилку цветы и застыл в задумчивости. Так он постоял несколько минут, достал из кармана плоскую стальную фляжку, налил себе в маленькую блестящую рюмку, выпил без закуски.

Ян стоял у него за спиной, он не мог у него не спросить: «Вы были знакомы с Петром Андреевичем»? Солидный мужчина в красивом костюме и стильном галстуке в крупную полоску повернулся и посмотрел на Яна. В его глазах отразился интерес, затем недоверие, наконец, радость. Он собрался о чем-то спросить Яна, но…

— Молодой человек, молодой человек, спать ночью надо, а у нас конечная — автобус дальше не идет.

Ян вскочил с кресла, натянул шапку, взял в руку дипломат с конспектами и вышел из автобуса. Теперь он точно знал, где он видел мужчину с сединой на висках.

Ян быстро нашел квартиру одногруппника, отдал конспект. Ему снова не терпелось вернуться к воротам кладбища. Он вышел на остановке напротив ворот, перешел через дорогу. У ворот никого не было, ни цветочниц, ни лотков с церковными товарами, ни машин. Даже сами ворота были закрыты, войти можно было только через калитку. Он по памяти прошел тот же путь и вышел к низенькой оградке, за которой помещались два памятника со звездами. Он присел на скамеечку, вкопанную рядом, и долго рассматривал фотографию, на которой был изображен тот самый бравый морячок в бескозырке и без усов щеточкой с обложки зачитанной книжки из сейфа Петра Андреевича Зозули.

Апрельское воскресенье выдалось теплым и безоблачным. Солнце светило так ярко, что смотреть на морскую рябь можно было, только прикрыв глаза ладонью, как козырьком. Вдалеке яхта с белоснежными парусами и светло-коричневым корпусом рассекала морские небольшие волны.

— Крейсерская, — довольным тоном сказал Андрей.

— «Александр Грин», корпус из тикового дерева, — тоном знатока подтвердил Ян, стоящий на коленях и нарезающий хлеб для импровизированного стола устроенного друзьями на склоне, ведущем к пляжу Ланжерон. Они выбрали укромное местечко с сочной яркой весенней травой, разложили газетку, на которой уютно расположились кроме батона хлеба, банка баклажанной икры, порезанная в гастрономе докторская колбаса и неизменные плавленые сырки, тут же лежали две бутылки портвейна. Ян закончил застольные приготовления и пригласил друга:

— Садись уже, памятник. Ты с ладошкой у лба, как тот матрос на площади Потемкинцев.

— Нет, там совсем другой сюжет — люди рубль нашли, а здесь просто красота природы, торжество жизни, так сказать.

Андрей откупорил вино и налил в подставленные Яном стаканы.

— Ну, давай, Ян, не чокаясь. Помянем Петра Андреевича, нормальный был мужик.

Они выпили в тишине, некоторое время молчали, медленно пережевывая колбасу, прищурившись, глядя на море, где безмолвно бороздила просторы красавица яхта.

— Рассказывай, как там было, — нарушил молчание Андрей.

— Как и везде. Людей много, каждый своим занят. Ты знаешь, я ведь раньше и не знал, что есть такой день специальный, один в году — поминальный. Случайно узнал, вот и решил пойти проведать Петра Андреевича.

— Правильно сделал и то, что помянуть решил, правильно, а то, как-то не по-людски.

— Я ведь почти полгода думал, что он жив, всё собирался поехать. Иногда так хотелось ему рассказать о чем-то, но всё время, то одно, то другое. Я с ним даже мысленно дискутировал, как с живым, а он уже умер.

— Да, жизненная суета уводит нас от главного в жизни.

— Хотя всё равно, даже, если бы я собрался поехать к нему, всё равно бы не успел. Он ведь умер сразу после нашей встречи, когда сбежал из больницы, в первую же ночь. Я как раз ехал в поезде домой.

— Конечно, с инфарктом бегать по городу, еще по такой жаре, это ведь в июле было?

— Да, в самом начале. Я сейчас так жалею, что ни разу не рассказал о своих путешествиях в другие миры, может это ему помогло бы?

— Может быть, помогло, а может, и нет. Может он сейчас вообще в каком-то из миров жив и относительно здоров. Нашелся крепкий решительный врач, не отпустил его из больницы, заставил его лечиться, соблюдать режим. Отвадил его от курева и вина…

— Может, хотя вряд ли. Мы же с ним тогда, в его последний день жизни, еще и «чекушку» прямо там на кладбище выпили, а ему спиртного после инфаркта и в рот брать нельзя было.

— Наверное, еще и покурили?

— Покурили. Попробуй его, переубеди. Он по-другому жить не умел и не хотел. Может, поэтому и умер. Странная у человека судьба вышла. Вроде бы и жил всегда так, как хотел, а жизнь получилась какая-то — через пень-колоду. Сын — стяжатель, жена — стерва, подруги — проститутки.

— Вроде бы и так, а человек хороший был, людьми уважаемый. Его все любили, даже Тимофеевна.

— Да, а специалист, какой. — Ян помолчал, ковыряя вилкой в банке с икрой. — Я ведь сегодня на кладбище познакомился с Тимофеевной — женой Петра Андреевича. Приглашала меня на поминки на годовщину смерти. Теперь ходит на могилку, плачет, а сколько она ему крови выпила.

— Слезы эти может быть — крокодильи, а может, и нет, может, это она его так любила, боролась за него.

— Боролась, пока не победила.

— Ну да…, а ты себя на кладбище больше не встречал?

— Нет, после зимы ни разу у меня такого не было. Никаких перелетов, но я всё-таки надеюсь, а вдруг попаду на свадьбу к Броне.

— Не выходит она у тебя из головы. А скажи, интересно на себя посмотреть через тридцать лет?

— Нет, всё равно — это только одна из версий развития. По другой, я к этому времени уже давно могу лежать рядом с Петром Андреевичем.

— Нет, ты так рано не ляжешь, тебе Наташка не даст. Ты, кстати, еще её не обрюхатил?

— Тебе с подробностями докладывать или только общие положения?

— Ты не умничай, я её старший брат и отвечаю за неё перед всей семьей, если что морду начищу, не посмотрю, что ты мой лучший друг.

— Ой, хранитель нравственности, ты лучше за собой смотри. Шурин, будущий. Мы с Натальей решили зимой пожениться, осенью подадим заявление, а потом и свадьба.