Михаил Бабкин - Слимпериада. Трилогия

– Я бы на вашем месте вообще до волшебного золота не дотрагивался бы, – осторожно заметил Барли. – Только начни его применять и можно таких бед натворить! Чистая магия, пожалуй, поопаснее первичных заклинаний будет. Мне так кажется. Что же насчёт реального использования… Я не знаю, как это делается. Мне об этом неизвестно. В семейной тайне о том ничего не говорилось.

– Семейная? – насторожился Семён. – Получается, что…

– Верно, – призрак кивнул. – Один из моих предков был древним волшебником. Членом Совета. Одним из тех, кто спасал гибнущие Миры. Всё, больше мне нечего вам сообщить. Разве что…

– Э? – встрепенулся Мар. – Вспомнил как золото в магию переделывать? То есть магию в магию пере… Тьфу! Запутался я.

– Последним из упрощённых мной был один очень талантливый в чародействе молодой человек, – сухо сказал Барли. – Идеалист, с детства мечтавший найти слимп и дать всем Мирам счастье. Гений волшебства, я бы сказал! Который всё-таки разобрался с секретом запрещённого золота, сам разобрался. Ему попалась одна безделушка из Хранилища, уж не знаю какая… Наверное произошла случайная утечка, скорее всего воры постарались – извините, Симеон, я не вас имел в виду, – какая-то малая часть сокровищ из особого Хранилища уже давно гуляла по Мирам, не соответствуя нормам обычного золота. Что обнаруживалось при проверке денег на фальшивость: проверочные стёкла устроены так, что видят лишь материальную суть проверяемого предмета. Его вещественную истину, что скрыта под специально осязаемым для всех обманным колдовством. А так как материальной сути у волшебства нет, то проверяемое золото оказывалось невидимым. Такое невидимое золото было признано Имперским банком фальшивым, объявлено запрещённым и по специальному декрету подлежало обязательному уничтожению. Что и было произведено. Постепенно, по мере обнаружения таких денег. Как – не знаю. Скорее всего их в конце концов затопили где-нибудь в море, подозрительные магические вещи, как правило, всегда топят. В каком-нибудь одном из необитаемых Миров.

– Так что там насчёт упрощённого паренька? – напомнил Мар жадным голосом, – который безделицу из Хранилища заначил? Который с секретом разобрался.

– В той области Перекрёстка, где он попытался раскрыть золотую вещицу при помощи самодельного заклинания, сейчас находится красивое голубое озеро, – медленно сказал Барли. – Мёртвое озеро. У молодого человека тогда не было нужных знаний и сноровки. Дело замяли, а озеро объявили специально созданным украшением, для оживления пейзажа и увлажнения городского воздуха. Родители у паренька, как ты его назвал, были очень видными людьми. Приближёнными Императора. Молодой человек вскоре лишился своих магических способностей, о чём, похоже, ничуть не жалел. Тогда. А нынче… Если хотите, можете сами у него спросить.

– Кто он? – Семён подался вперёд.

– Тот, с двойником которого вы недавно сражались на мечах. Почти сражались. Кардинал. – Призрак встал, легонько поклонился Семёну. – Извините, я рассказал вам всё, что знал. С вашего позволения, пойду-ка я осмотрю своё новое жилище. Моё почтение! – и призрак растаял в воздухе.

– Удрал, вредитель! – прислушавшись к тишине, возмутился медальон. – Заинтриговал и удрал.

– Кто бы мог подумать, – Семён встал, с удовольствием потянулся. – Наш вездесущий Кардинал, стало быть, из этих, из юных натуралистов-гениев. То-то он хотел со мной о запрещённом золоте поболтать! Да только разговор на попозже отложил. На момент после подписания договора и торжественного охомутания отрядным медальоном. Когда я даже трепыхаться не смогу. Ушлый мальчонка! Сообразительный, поганец… Пойду-ка я прогуляюсь, – решил Семён. – На экспонаты погляжу. Давненько я в музеях не был! Особенно в иномирных. – Семён Владимирович ещё раз потянулся, с шумом выдохнул воздух, поводил плечами – спина малость затекла от неудобной диванной спинки, – и неторопливо направился вдоль стен-витрин, иногда переходя на другую сторону зала, к другим витринам. Вдруг что интересное пропустит?

А пропустить интересное было немудрено. Всё было интересно! Интересно и зачастую непонятно.

Каждая витрина была чем-то вроде громадного окна. Окна то ли в иной мир, то ли в иную жизнь, из которой было выхвачено какое-то событие и остановлено, помещено за витрину. Изображение было объёмным, пугающе натуральным, красочным. То, что Семён принял сначала за дежурную подсветку экспонатов, было их собственным освещением. Присущим тому месту, откуда было изъято это событие.

За одной из витрин, при свете выбивающегося из окон многоэтажек пожарного пламени, шла уличная сеча: плечистые ребята в закопчённых самодельных латах наотмашь рубили длинными мечами лезущих к ним синерожих, полусгнивших зомби. У ребят были усталые недовольные лица, чувствовалось, что махать мечами им уже давно надоело, они бы лучше сходили пивка попить; у зомбов на мордах было написано чувство глубокого удовлетворения. Словно они не под мечи лезли, а за гуманитарной помощью давились.

За другой витриной, на фоне каких-то ржавых труб и висячих цепей, крепкая тётка в грязной полувоенной форме в упор лупила из тяжеленного автомата в чёрного зубастого ящера, присевшего на задние лапы. У тётки было очень хищное выражение лица; покрытый слизью ящер был задумчив и грустен, хотя от него во все стороны летели кровавые ошмётки. Казалось, что ящер вот-вот недоумённо спросит: «А в чём, собственно говоря, дело? Чего вы ко мне пристали?». Семён перешёл к следующему окну.

Здесь не было чудовищ, мечей и автоматов. Здесь всё было гораздо спокойней: высокий, перепачканный бурым гражданин в чёрном одеянии, очень похожий на гробовщика, деловито вколачивал большим молотком в грудь другому гражданину, лежавшему на медицинском столе, острые деревянные колышки. Лежавший гражданин был уже похож на ёжика; судя по всему, останавливаться на достигнутом человек в чёрном не собирался – к столу была прислонена бензиновая мотопила. На лице лежавшего было написано равнодушие и скука.

Нечто в подобном роде находилось и за другими витринами. Везде кто-то кого-то убивал, распинал, выворачивал наизнанку. Делал бяку, короче говоря.

– Очень похоже на музей восковых фигур, – заметил Семён, переходя от одной витрины к другой. – Как живые, честное слово.

– Так они, наверно, и есть живые, – предположил Мар. – Это же коридор воплощённых ужасов, которые материализованы и приостановлены. Теми, кто этот музей создал. Что-то вроде занормаливания, только явного, видимого. Помнится, где-то поблизости должен быть ещё один смешной зал, с картинками воплощённого секса. Со всеми мыслимыми извращениями. И с немыслимыми тоже. Хочешь на секс посмотреть?